Гейл Рубин. Размышляя о сексе: заметки о радикальной теории сексуальных политик

© Rivers Oram Press, 1989.

Перевод Яны Боцман выполнен по изданию: Gayle Rubin, “Thinking Sex: Note for a Radical Theory of the Politics of Sexuality”, in Carole S. Vance, ed., Pleasure and Danger: Exploring Female Sexuality (London: Pandora, 1989), pp. 267-319.

1. Сексуальные войны

Когда у него попросили совета, доктор Дж. Герлин подтвердил, что после того, как провалились все прочие попытки лечения, он достиг успеха в лечении маленьких девочек посредством прижигания их клиторов раскаленным железом…  Я прикладывал раскаленное железо три раза к большим половым губам каждой и еще три раза на клитор. После первой операции количество чувственных спазмов уменьшилось с сорока-пятидесяти раз в день до трех-четырех. … Теперь мы уверены, что в случаях, аналогичных тем, которые были предложены вашему вниманию, не следует колебаться по поводу применения раскаленного железа в столь раннем возрасте ради искоренения клиторального и вагинального онанизма у маленьких девочек.

Диметриус Замбако¹

Пришло время подумать о сексе. Некоторым сексуальность, возможно, представляется не слишком важным предметом, чем-то вроде легкомысленного ухода от таких более критических проблем, как бедность, война, болезни, расизм, голод или угроза ядерной войны. Но именно в наши времена, жить в которых означает жить с [465] осознанием вероятной и невообразимой катастрофы, люди, кажется, впали в опасное помешательство на предмете сексуальности. Современные конфликты по поводу сексуальных ценностей и распространения эротики имеют немало общего с религиозными диспутами средневековья. Их символическое значение огромно. Дискуссии о сексуальном поведении зачастую становятся механизмами устранения социальных напряжений и разрядки присущей им эмоциональной интенсивности. Следовательно, с сексуальностью следует работать с особенным уважением к предмету в периоды значительного социального давления.

Реальность сексуального также имеет свои собственные внутренние политики, структуры неравенства и модусы подавления. Как и с другими аспектами человеческого поведения, конкретные институциональные формы сексуальности в любое время и в любом месте являются продуктами человеческой активности и насыщены конфликтами интересов и политическим маневрированием, намеренным и случайным. В этом смысле пол всегда политичен. Но существуют также и периоды в истории, когда сексуальность более яростно оспаривается и более явно политизирована. В такие периоды сфера эротической жизни переопределяется.

Англия и Соединенные Штаты конца девятнадцатого века принадлежали такой эре. В этот период влиятельные социальные движения были сфокусированы на “пороках” всех сортов. Имели место образовательные и политические кампании по внедрению целомудрия, уничтожению проституции и искоренению мастурбации, особенно среди молодежи. Рыцари морали атаковали обсценную литературу, живопись, где присутствует обнаженная натура, мьюзик-холлы, аборты, информацию по контрацепции и публичные танцы.² Консолидация викторианской морали и ее механизмы социального, медицинского и правового принуждения стали результатом долгого периода борьбы, чьи результаты с тех пор с горечью оспариваются.

Последствия этих великих моральных пароксизмов девятнадцатого века все еще с нами. Они оказали огромное влияние на формирование нашего отношения к полу, нашей медицинской практики, на воспитание детей, на наши родительские тревоги, на полицейскую систему и сексуальное законодательство.

Представление о том, что мастурбация является вредной для здоровья практикой, является частью этого викторианского наследства. В девятнадцатом веке широко распространенной была мысль о том, что “преждевременный” интерес к полу, сексуальному возбуждению и, самое страшное, к сексуальным взаимоотношениям, нанесет ущерб здоровью и процессу взросления ребенка. Теоретика расходились во мнениях на предмет последствий преждевременного сексуального взросления. Некоторые считали, что оно приводит к безумию, в то время как другие ограничивались предсказанием заме ленного роста. Чтобы защитить молодежь от “преждевременных эрекций, их родители привязывали своих детей на ночь к кровати чтобы они не могли прикасаться к своим гениталиям; медики удаляли клиторы склонных к мастурбации маленьких девочек.³ Несмотря на то, что со временем наиболее отвратительные техники из описанных выше были оставлены, отношение к сексуальности, которое их продуцировало, осталось. Понятие о том, что секс per se подрывает здоровье молодежи, внедрилось в экстенсивные структуры социальности и закона, призванные изолировать молодежь от сексуального просвещения и от опыта.

Многие из ныне действующих законов о сексе также происходят от крестовых походов морали девятнадцатого века. Первый федеральный закон против непристойности в Соединенных Штатах был принят в 1873 году. Комстокский Акт, названный в честь Энтон?? Комстока, потомственного активиста антипорнографического движения и основателя Нью-Йоркского Общества Подавления Пороков относил к федеральным преступлениям изготовление, рекламу, продажу, хранение, рассылку по почте и импорт книг или картин, считающихся непристойными. Закон также распространялся на контрацептивы и абортогенные лекарства, устройства и информацию о них После принятия федерального статута, большая часть штатов приняла свои собственные законы против непристойности.

Верховный Суд начал совершенствовать и федеральные Koмстокские законы, и законы отдельных штатов в 50-х. С 1975 года запрещение материалов, используемых для контрацепции и абортов, информации о них было признано неконституционным. Однако, хотя положение о том, что считать непристойным, было модифицировано, его фундаментальная конституциональность по-прежнему поощрялась. По-прежнему считались преступлениями изготовление, продажа, рассылка по почте или импорт материалов, чьей единственной целью является стимуляция сексуального возбуждения.⁵

Хотя законы о содомии восходят к старейшим пластам законодательства, когда элементы канонического права были адаптировано к гражданским кодексам, большинство законов, предписывающих арестовывать гомосексуалистов и проституток, восходят к викторианским кампаниям против “белого рабства”. Эти кампании породил целые констелляции запретов, касающихся сексуальных [467] домогательств, распутного поведения, тунеядства с аморальными целями, совращения несовершеннолетних, борделей и домов терпимости.

В своем обсуждении паники по поводу британских “белых рабов” историк Джудит Волковиц отмечает, что “последние исследования показывают огромное несходство между трагическими сетовяниями журналистики и реальностью проституции. Доказательства широко распространенного насильственного вовлечения британских девушек в проституцию в Лондоне и за рубежом скудны и незначительны.⁶ Однако страх масс перед этой мнимой проблемой “привел к появлению Поправки к Криминальному Закону 1885 года, к наиболее гадкому и вредному разделу общего законодательства. Акт 1885 года поднял необходимый возраст для девушек-проституток с 13 до 16 лет и в то же время дал полиции гораздо более широкие карательные права в отношении малоимущих женщин и детей из рабочего класса … он содержал статьи, признающие неподобающие отношения между взрослыми мужчинами преступлениями, и сформировал базис для судебного преследования мужчин-гомосексуалистов в Британии вплоть до 1967 года … статьи нового закона были направлены преимущественно против женщин из рабочего класса и регулировали сексуальное поведение взрослых в большей степени, нежели поведение молодежи” .⁷

В Соединенных Штатах закон Манна, также известный как Закон о Торговле Белыми Рабами, был принят в 1910 году. Естественно, каждый штат не замедлил принять собственное законодательство, направленное на борьбу с проституцией.⁸

В 1950-х в Соединенных Штатах произошли наиболее важные изменения в организации сексуальности. Вместо проституции или мастурбации, страхи 1950-х наиболее специфически сконденсировались вокруг представления о “гомосексуальной угрозе” и на подозрительном образе “сексуального преступника”. И до и после Второй мировой войны “сексуальный преступник” стал объектом, на котором были сфокусированы общественный страх и пристальное внимание.

Многие штаты и города, включая Массачусетс, Нью-Гемпшир, Нью-Джсерси, штат Нью-Йорк и Мичиган, инициировали расследования, направленные на сбор информации об этой угрозе общественной безопасности.⁹ Термин “сексуальный преступник” иногда служил для обозначения насильников, иногда — для растлителей детей и всегда функционировал как средство кодификации гомосексуалистов. В своей бюрократической, медицинской и популярной версиях дискурс “сексуального преступника” был направлен на [468] размывание различий между насильственной сексуальной агрессией и нелегальными, но добровольными действиями, такими, как содомия. Система уголовного права включала эти концепты, когда эпидемия законов о сексуальных психопатологиях¹⁰ свирепствовала в системе законодательства. Эти законы способствовали тому, что профессиональные психологи усилили мощь полиции в борьбе с гомосексуалистами и другими сексуальными “девиантами”.

С конца 40-х и до начала 60-х сексуальные меньшинства, чей стандарт поведения не слишком хорошо согласовывался с послевоенной “американской мечтой”, подвергались активному преследованию. Гомосексуалисты так же, как и коммунисты, стали объектами федеральной охоты на ведьм. Расследования Конгресса, аресты и сенсационные разоблачения в средствах массовой информации были направлены на то, чтобы вырвать с корнем гомосексуализм с благословения правительства. Тысячи людей потеряли работу и, между тем, ограничения на федеральный найм гомосексуалистов действуют до сих пор.^п ФБР развязало систематическую травлю и преследование гомосексуалистов, которые продолжались по меньшей мере до 70-х.¹²

Многие штаты и большие города заказывали свои собственные расследования, и таким образом федеральная охота на ведьм находила свое отражение во множестве локальных скандалов. В городе Буас (штат Айдахо) в 1955 году школьный учитель сел завтракать с утренней газетой и прочел в ней о том, что вице-президент Первого Национального Банка Айдахо был арестован по обвинению в содомии. Судья отметил, что намерен уничтожить гомосексуализм в своем городе. Учитель так и не окончил свой завтрак. “Он спрыгнул со своего стула, вытащил чемоданы, собрал вещи настолько быстро, насколько смог, сел в свою машину и поехал прямо в Сан-Франциско. … Холодные яйца, кофе и тосты лежали на его столе целых два дня, пока один из его коллег не оказался там, чтобы выяснить, что произошло”.¹³

Но и в Сан-Франциско 50-х полиция и масс-медиа развязали войну против гомосексуалистов. Полиция устраивала рейды по барам, патрулировала места тусовок, проводила очистку улиц и повсюду трубила о своем намерении выгнать извращенцов из Сан-Франциско.¹⁴ Травля геев, уничтожение “голубых” баров и социальных образований, созданных геями, прокатились по всей стране. Хотя крестовый поход против гомосексуалистов является одним из наиболее хорошо задокументированных примеров эротических репрессий 50-х годов, будущим исследованиям еще предстоит открыть [469] сходные паттерны в нарастающих преследованиях порнографии, проституции и эротических девиаций всех остальных видов. Необходимо еще исследовать и квалифицировать во всей их полноте и полицейские преследования, и регуляторную реформу.¹⁵

Рассматриваемый период демонстрирует также ряд не слишком приятных черт сходства между 80-ми годами девятнадцатого века и 50-ми годами двадцатого.

Кампания 1977-го года за отмену постановления о правах геев в Дэйд Каунти, Флорида,¹⁶ стала причиной новой вспышки насилия, государственных преследований и законодательных инициатив, направленных против сексуальных меньшинств и коммерческой секс-индустрии. В последовавшие за этим шесть лет Соединенные Штаты Америки и Канада проводили активные сексуальные репрессии, в политическом, а не в психологическом смысле этого слова. Весной 1977 года за несколько недель до вотума в Дэйд Каунти, новости масс-медиа были переполнены сообщениями о рейдах по местам тусовок геев, об арестах за проституцию и следствиях по делам об изготовлении и распространении порнографических материалов.

Коль скоро так, активность полиции в отношении содружеств геев возросла экспоненциально. Гей-пресса задокументировала сотни арестов, которые происходили и в библиотеках Бостона, и на улицах Хьюстона, и на пляжах Сан-Франциско. Даже хорошо организованные и сравнительно могущественные городские гей-общины не могли противостоять этим процессам. Гей-бары и бани подвергались аресту с пугающей частотой, и полиция становилась все наглее. Во время одного особенно драматического инцидента полиция Торонто проводила рейд по четырем “голубым” баням города. Полиция ворвалась в купальни с ломами в руках и выгнала на зимнюю улицу более трехсот мужчин, чью одежду составляли лишь полотенца, намотанные на бедра. Даже “либеральный” Сан-Франциско не остался в стороне. Там начались процессы против целого ряда баров, бесчисленные аресты в парках, а осенью 1981 года полиция арестовала более 400 человек во время уличных рейдов на Полк-Стрит, злачном месте геев Сан-Франциско. “Чистка пидоров” вошла в число излюбленных видов структурирования досуга молодых горожан-мужчин. ^аи приходили в районы, где жили гомосексуалисты, вооруженные бейсбольными битами, в поисках приключений, будучи уверены в ом, что взрослые либо одобрят их поведение, либо посмотрят на подобные “проступки” сквозь пальцы. [470]

Полицейские “чистки” не ограничивались гомосексуалистами С 1977 года возросло количество законов против проституции и не пристойности. Более того, правительства штатов и муниципалитеты принимали все новые и более строгие регулятивные акты, касающиеся коммерческого секса. Входили в силу все новые ограничения, изменялись законы о “зонах терпимости”, лицензирование и контроль над безопасностью ужесточались, а требования возрастали, в то время как условия для обвинения в преступлении становились все более расплывчатыми, а значит, работали на государство. Такая расплывчатая кодификация, как и сам факт контроля над сексуальным поведением взрослых людей, прошли почти незамеченными на фоне травли геев.

На протяжении целого века общество не знало лучшего средства стимуляции эротической истерии, чем апелляция к защите детей. Рассматриваемая нами волна эротического террора преуспела в этом больше остальных, хотя, возможно, и в более символическом ключе. Девизом кампании за отмену в Дэйд Каунти стала фраза “Спасём наших детей!”. Разумеется, имелось в виду “спасение” от пополнения рядов гомосексуалистов. В феврале 1977 года, незадолго до вотума в Дэйд Каунти, национальные медиа были весьма обеспокоены проблемой “детской порнографии”. В мае “Чикаго Трибьюн” разразилась впечатляющей серией из четырех материалов, чьи внушительные заголовки в три дюйма высотой призывали искоренить национальный порочный круг, созданный специально для того, чтобы вовлекать молодых парней в проституцию и порнографию.¹⁷ Газеты по стране рассказывали очень похожие истории, большая часть которых достойна разве что страниц “Нэйшнл Инквайэрер”. К концу мая расследование Конгресса было в самом разгаре. В течение нескольких недель федеральное правительство приняло билль против “детской порнографии” и многие из штатов скопировали этот билль в своих законодательствах. Эти законы восстановили ограничения на материалы сексуального характера, которые некогда были отменены важными решения Верховного Суда. К примеру, Верховный Суд постановил, что ни нагота, ни изображение сексуальной активности per se не являются непристойными. Но законы о детской порнографии снова определяли как непристойные изображения несовершеннолетних, где они обнажены или вовлечены в некую сексуальную¹⁰ активность. Это означало, что фотографии обнаженных детей в учебниках по антропологии и целый ряд этнографических фильмов, которые показывают на учебных занятиях в колледжах, являются “технически нелегальными” во многих штатах. Фактически, [471] преподавателям может быть предъявлено обвинение в оскорблении нравственности в случае, если они демонстрируют такие фильмы студентам возраст которых не превышает 18 лет. Хотя Верховный Суд и закрепил за человеком конституциональное право хранить непристойные материалы для частного использования, законы о детской порнографии запрещали даже хранение материалов сексуального характера с участием несовершеннолетних.

Законы, чье появление было обусловлено паникой по поводу детской порнографии, были необдуманными и неверно направленными. Они репрезентировали далеко идущие изменения в регуляции сексуального поведения и попирали важные гражданские свободы, связанные с сексуальностью. Но вряд ли кто-то обратил внимание на то, каким образом эти законы прошли через Конгресс и государственную законодательную систему. За исключением Американской Ассоциации Любви Мужчин и Юношей и Американского Союза Гражданских Свобод никто даже и не пискнул против.¹⁸

Новый, и даже более жестокий билль о детской порнографии успел достичь Сенатской конференции. Он отменял любые пункты, которые должны быть доказаны для обвинения кого-либо в распространении детской порнографии на коммерческой основе. В случае, если бы этот билль стал законом, некто, простодушно хранящий дома картинку с изображением своего 17-летнего любовника, пошел бы в тюрьму на пятнадцать лет и был бы оштрафован на 100 тысяч американских долларов. Этот билль прошел через сенат при 400 голосах “за” и 1 голосе “против”.¹⁹

История мастера художественной фотографии Жаклин Ливингстон является хорошей иллюстрацией того морального климата, создание которого было обусловлено паникой по поводу детской порнографии. Ассистирующий профессор фотографии в Корнельском Университете, Ливингстон была уволена с работы в 1978 году после того, как представила на своей персональной выставке работы, изображающие обнаженных мужчин, среди которых было фото, на котором был запечатлен мастурбирующий семилетний сын фотохудожници. Компания “Кодак” конфисковала некоторые из ее пленок и на протяжении нескольких месяцев Ливингстон подвергалась преследованиям по статьям о детской порнографии. Департамент Социальной Службы Томпкинс Каунти проводил расследование на предмет состоятельности Ливингстон как родителя. Работы Ливингстон Ив коллекции Музея Современного Искусства и в музее Метрополитен, как и в других крупнейших музеях страны. Но даже она заплатила очень высокую цену за свое желание поймать камерой [472] подцензурное мужское тело различных возрастов, претерпевая домогательства властей и испытывая страх преследования.²⁰

Легко найти и других, таких же, как и Ливингстон, жертв войны на почве детской порнографии. Но гораздо труднее для большинства людей испытывать симпатию к гомосексуалистам, предпочитающие любовь к мальчикам. Как коммунисты, как и гомосексуалисты в 50-х такие гомосексуалисты были затравлены обществом, но найти защитников их гражданских свобод было гораздо сложнее, и они были оставлены один на один с системой из-за своей сексуальной ориентации. Не удивительно, что полиция взялась и за них. Полиция на местах, ФБР и даже инспекторы со служебными собаками были привлечены к созданию огромного карательного аппарата, чьей целью было стереть с лица земли мужчин, чья любовь распространяется на несовершеннолетних. Через двадцать лет без малого, когда туман над этой травлей рассеялся, стало довольно легко показать, что все эти мужчины стали жертвами дикости, жертвами охоты на ведьм. Многие люди запятнали себя сотрудничеством с этой системой преследования, но теперь уже слишком поздно искать виноватых, да и едва ли это значительно облегчит участь тех, кто провел свою жизнь в тюрьмах.

Если трагедия мужчин-гомосексуалистов, ориентированных на несовершеннолетних мальчиков, задевала очень немногих, то другие долгосрочные законодательные следствия процесса в Дэйд Каунти затронули буквально каждого. Успех кампании против гомосексуалистов привел к стагнации американского права и вдохновил движение по сужению границ приемлемого сексуального поведения.

Идеология правого крыла, связывающая секс вне семьи с коммунизмом и политической несостоятельностью, не была новшеством. Во времена маккартизма Альфред Кинси и возглавляемый им Институт по исследованию сексуальности обвиняли в расшатывании моральных устоев американцев и в растлении их в целях понижения сопротивляемости коммунистическому влиянию. После расследования Конгресса и нападок прессы в 1954 году действие гранта, выделенного Кинси фондом Рокфеллера, было приостановлено.

В 1969 году крайне правые открыли для себя Совет Соединенных Штатов по Информации и Образованию в Сексуальной Сфере (SIECUS). В книгах и памфлетах (“Шантаж в сексуальном образовании”, “Порнография в школах и SIECUS”, “Растление юношества”) правые атаковали систему сексуального просвещения, обвиняя ее том, что она является частью коммунистического плана уничтожения семьи и подрыва воли нации.²² В другом памфлете, [473] “Дети Павлова (они могли бы быть твоими)”, утверждалось, что ЮНЕСКО в сговоре с SIECUS в деле отмены религиозных табу, что обе эти организации поддерживают принятие ненормальных сексуальных взаимоотношений, способствуют понижению моральных стандартов и “разрушению правильных расовых взаимоотношений” посредством демонстрации белых людей (в особенности белых женщин) в контексте более “низких” сексуальных стандартов черных.²³

Нео-правая и нео-консервативная идеологии несколько усовершенствовали эти темы и налегли на связывание “аморального” сексуального поведения с мнимым “падением” американской системы власти. В 1977 году Норман Подхорец стал автором эссе, возлагающего вину на гомосексуалистов за определенную неспособность Соединенных Штатов противостоять русским.²⁴ Он аккуратно сопоставил “анти-гомосексуальную кампанию на внутренней арене с антикоммунистической битвой во внешней политике” ,²⁵

Оппозиция правого крыла в отношении сексуального просвещения, гомосексуальности, порнографии, абортов и добрачного секса выдвинулась из статуса экстремизма в центр политической арены также именно после 1977 года, когда стратеги правого крыла и рыцари религиозного фундаментализма обнаружили, что такие акции имеют большой отклик масс. Самоопределение по “сексуальному вопросу” играло значительную роль в успехе на выборах в 80-х.²⁶ Такие организации, как “Моральное Большинство” или “Граждане за Благопристойность”, имели множество сочувствующих, наслаждались небывалым финансированием и неожиданной сплоченностью. Поправку о равных правах отстояли, но вместе с тем были приняты законы, налагающие ограничения на аборты, финансирование таких программ, как “Планирование семьи” и сексуальное образование, было приостановлено. Были введены законы, которые делали все более трудным для девушки-подростка получить доступ к контрацептивам или сделать аборт. Эта тенденция нашла свое отражение и в Успешном наступлении на программы женских исследований в Качафорнийском государственном университете в Лонг Бич.

Наиболее одиозными законотворческими инициативами правого крыла стал Закон по защите семьи (FPA), вынесенный на рассмотрение Конгресса в 1979 году. Этот Закон представлял собой агрессивный выпад против феминисток, гомосексуалистов, нетрадиционных семей и приватности сексуальной жизни подростков.²⁷ Закон по защите семьи не прошел и, вероятно, не мог бы пройти, но и сейчас некоторые консервативно настроенные конгрессмены продолжают внедрять аналогичную повестку дня в более миролюбивой и мягкой форме. [474]

Возможно, наиболее кричащим знаком тех времен является Жизненная Программа Юной Семьи, которая также известна как Программа Юношеского Целомудрия. Эта программа получает что-то около 15 миллионов федеральных долларов на то, чтобы призывать подростков к сексуальному воздержанию, на то, чтобы удераживать их от использования контрацептивов в случае, если они все же занимаются сексом, а также от абортов в случае беременности. В последние годы эта программа вступает в активную конфронтацию с правами гомосексуалистов, с сексуальным просвещением, с репродуктивным правом, с магазинами “взрослой” продукции, а также и с учебными программами вузов. Не похоже, чтобы гонения на сексуальность закончились, и маловероятно, что они окончатся когда-либо. Хотя многие обстоятельства претерпели коренные изменения, весьма вероятно, что ближайшие несколько лет принесут нам те же самые проблемы.

Такие периоды, как 80-е годы девятнадцатого века или 50-е двадцатого, рекодифицировали сексуальные отношения. Борьба, которая велась, оставила следы в законодательстве, социальных практиках и в идеологиях, которые задали тот контекст, в котором сексуальность будет восприниматься еще долгое время после того, как сами конфликты канули в Лету. Все эти знаки свидетельствуют, что наша эра все-таки отличается от этих “пограничных” периодов в том, что касается сексуальных политик. Но горькие последствия установок, заданных в 80-х девятнадцатого века, будут давать о себе знать еще долго. Вот почему крайне необходимо понять, что происходит сейчас и что необходимо сделать, чтобы принимать разумные решения, чтобы определять, какие политики поддерживать, а против каких протестовать.

Такие решения сложно принимать в отсутствие согласованного и грамотного корпуса радикальной мысли о сексуальности. К сожалению, прогрессивный политический анализ сексуальности можно назвать развитым лишь с большой долей условности. Многое из того, что может быть почерпнуто из феминистского движения, лишь затемняет предмет исследования. В свете этого безотлагательной необходимостью является теоретическое развитие радикальных перспектив сексуальности.

Парадоксальным образом настоящий взрыв научных исследований и политических штудий сексуальности пришелся именно на эти черные годы. В 50-х зародившееся тогда движение в защиту прав геев ширилось и процветало несмотря на барьеры, которые устанавливались, и невзирая на законодательство, направленное против геев. [475] В последние шесть лет, также невзирая на репрессии, образовались новые эротические содружества и политические альянсы, был сделан анализ этой проблематики. В этом эссе я предлагаю описательный и концептуальный контекст для размышлений о сексе и сексуальных политиках. Надеюсь, мне удастся внести свой вклад в разработку этой темы путем создания толерантного, гуманного и по-настоящему либерального контекста для рассуждении о сексуальности.

2. Сексуальные мысли

“Видишь ли, Тим, — вдруг сказал Филипп, — твои аргументы не убедительны. Возможно, я согласился бы с первым твоим утверждением, что гомосексуализм в некоторых случаях можно оправдать и что в каком-то смысле он подконтролен. Но тогда мы попадаем в ловушку: где кончаются оправдания и начинается дегенерация? Социум обречен на то, чтобы защищать. Дай даже интеллектуалу-гомосексуалисту чуточку уважения, и первый барьер разрушен! Так, от одного барьера к другому, и до садизма, до мазохизма! Преступные безумцы обретут свои ниши, и тогда общество перестанет существовать. Вот почему я снова спрашиваю — проведена ли черта? Где начинается дегенерация, если не на обретении индивидуальной свободы в таких вещах?”

Фрагмент спора двух геев-мужчин, пытающихся решить, могут ли они любить друг друга.

Из романа, опубликованного в 1950-м году²⁸

Радикальная теория сексуальности должна идентифицировать, описывать, объяснять и денонсировать эротическую несправедливость и сексуальное подавление. Такая теория нуждается в концептуальных инструментах, при помощи которых можно определить предмет исследования и держать его в поле зрения. Она должна построить различные описательные модели тех форм сексуальности, которые существуют в обществе и существовали в истории. Она требует такого убедительного критического языка, который смог бы передавать варварство сексуальных преследований.

Некоторые существующие типы размышлений о сексе стимулируют развитие такой теории. Такие посылки настолько глубок укоренены в западной культуре, что их редко подвергают сомнению Однако существует тенденция к их возрождению в различных политических контекстах, и хотя они порождают новые риторические выражения, они все же репродуцируют фундаментальные аксиомы

Одной из таких аксиом является сексуальный эссенциализм -представление о том, что пол является естественной силой, чье существование более первично, чем существование социальной жизни и, стало быть, именно он формирует социальные институции. Сексуальный эссенциализм укоренен в народной мудрости западных обществ, которые рассматривали пол как нечто неизменное, асоциальное и трансисторическое. Доминировавшее на протяжении более века в медицине, психиатрии и психологии академическое изучение пола воспроизводило эссенциализм. В этих областях знания пол традиционно рассматривался как свойство индивидуумов. Он может быть обусловлен человеческими гормонами или человеческими душами. Он может быть сконструирован как психологический или физиологический. И все равно описанная в таких этносциентистских категориях сексуальность не имеет ни истории, ни значительных социальных детерминант.

В последние пять лет ученые, размышляющие исторично, подвергли явной и скрытой критике сексуальный эссенциализм. История геев, в особенности представленная в работе Джеффри Викса, повела наступление на эссенциализм путем демонстрации того, что гомосексуализм, в тех формах, в каких мы его знаем, является сравнительно недавним институциональным образованием.²⁹ Многие историки обнаружили, что современные институциональные формы гетеросексуальности имеют еще более позднее происхождение.³⁰ Важный вклад в новые научные представления об этом предмете внесла Джудит Волковиц, чьи исследования продемонстрировали, насколько сильно изменилась проституция всего лишь за век. Ей принадлежит замечательное описание того, как взаимодействие социальных сил, таких, как идеология, страх, политическая агитация, законодательные реформы и медицинская практика могут изменить структуру сексуального поведения и изменить ее следствия.³¹

История сексуальности Мишеля Фуко стала наиболее влиятельным и эмблематичным текстом новой науки о поле. Фуко критикует традиционное понимание сексуальности как естественного либидо, которое стремится освободиться от социальных ограничений. Он подчеркивал, что желания — не есть предсуществующие [477] биологические данности, но, скорее, они конституируются в ходе исторически-специфичных социальных практик. Фуко акцентировал реферативные аспекты социальной организации пола в большей степени, нежели его репрессивные элементы, утверждая, что сексуалъность постоянно продуцируется. Фуко обращался к огромным разрывам между системами сексуальности, основанными на родовом принципе, и более современными образованиями.³²

Новая теория сексуального поведения наделила пол историей и создала конструктивистскую альтернативу сексуальному эссенциализму. Основным утверждением этой части данной работы является следующее: сексуальность конституируется в обществе и в истории, а не является биологически заданной.³³ Это, однако, не означает, что биологическими способностями можно пренебречь, говоря о человеческой сексуальности. Это означает лишь, что человеческая сексуальность не может быть постигнута в чисто биологических терминах. Человеческие организмы с человеческим мозгом необходимы для человеческой культуры, но ни исследование тела, ни исследование какой-либо из его частей не способно объяснить природу и многообразие человеческих социальных систем. Биологический голод не дает нам подсказки для понимания сложностей человеческой кухни. Тело, мозг, гениталии и способность говорить — все они необходимы для существования человеческой сексуальности. Но они не определяют ее содержания, ее опытов или ее институциональных форм. Более того, мы не можем рассматривать тело в отрыве от тех значений, которыми его наделяет культура. Парафразируя Леви-Стросса, моя позиция по поводу отношений между биологией и сексуальностью — это “кантианство без трансцендентального либидо” ³⁴ Невозможно размышлять хоть сколько-нибудь ясно о расовых или гендерных политиках до тех пор, пока они мыслятся как биологические данности в большей степени, нежели как социальные конструкты. Сходным образом и сексуальность недоступна политическому анализу, пока она рассматривается преимущественно как биологический феномен или как аспект индивидуальной психологии. Сексуальность в той же значительной степени продукт человека, что Диеты, транспортные средства, системы этикета, формы труда, типы развлечений, производственные процессы или модусы подавления. Когда же пол рассматривается в терминах социального анализа или исторического понимания, становится возможной более реалистическая сексуальная политика. В этом случае можно рассматривать сексуальные политики в терминах таких феноменов, как популяции, окружение, заданные паттерны, миграция, городской [478] конфликт, эпидемиология и полицейские технологии. Это более плодотворные категории мысли, чем традиционные, такие, как грех, болезнь, невроз, патология, декаданс, скверна, упадок или закат империй.

Детализируя отношения между репрессированными эротическими группами и социальными силами, которые их регулируют, работы Алана Берубе, Джона Д’Эмилио, Джеффри Викса и Джудит Волковиц содержат скрытые категории политического анализа и критики. Однако, такая конструктивистская перспектива обнаружила и некоторую политическую слабость. Это особенно наглядно демонстрирует неконструктивность позиции Фуко.

Акцентируя пути, посредством которых продуцируется сексуальность, Фуко приходил к интерпретациям, которые склонны отрицать или минимизировать реальность сексуальных репрессий в политическом срезе. Анализ работ Фуко делает очевидным факт, что он не столько отрицал существование сексуальных репрессий, сколько вписывал их в более широкую динамическую модель.³⁵ Сексуальность в западных обществах была вписана в крайне унизительный социальный контекст и была подчинена весьма реальному формальному и неформальному контролю. Необходимо осознать феномен репрессии без апелляции к эссенциалистским посылкам, отсылающим к языку либидо. Достаточно важно держать репрессивные сексуальные практики в поле зрения, даже располагая их в контексте различных систем и более утонченной терминологии.³⁶

Наиболее радикальная научная мысль о сексуальности сформировалась внутри модели инстинктов и их обуздания. В ее рамках концепции сексуального подавления были помещены в контекст биологического понимания сексуальности. Зачастую гораздо легче снова впасть в соблазн использовать понятие естественного либидо, ответственного также и за негуманные репрессии, чем переформулировать концепции сексуальной несправедливости внутри более конструктивистского контекста. Но важно, что мы делаем именно это. Мы нуждаемся и в радикальной критике сексуальных классификаций, которые имеют место и в элегантных концепциях Фуко, и в апелляциях к естественной страсти и страстности, имеющим место в концепции Райха.

Новая теория пола настаивает на том, что термины сексуальности должны быть ограничены соответствующим каждому из них историческим и социальным контекстом, и исповедует объяснимый скептицизм в отношении всех огульных обобщений и генерализаций. Однако при этом важно быть в состоянии выделять группы эротических стратегий поведения и общие течения в эротическом дискур [479] В дополнение к сексуальному эссенциализму, существует как минимум пять других идеологических формаций, чье влияние на теорию сексуальности является настолько сильным, что в их обсуждении можно с легкостью раствориться. Среди таких концепций — представление о негативном характере секса, софистика неправильной шкалы, иерархическое оценивание сексуальных актов, теория домино в рассмотрении сексуальной опасности. Следует отметить также дефицит концепций, где сексуальная вариативность рассматривалась бы как благо.

Из этих пяти концептом наиболее принципиальным является представление о негативном характере секса. Западная культура рассматривает секс по преимуществу как нечто опасное и деструктивное, как некую отрицательную силу.³⁷ Большинство ветвей христианства, наследуя апостолу Павлу, полагают секс неизбежно греховным. Он является допустимым, если им занимаются в браке, преследуя репродуктивные цели и не получая от него особого удовольствия. В свою очередь, такое представление основывается на посылке о том, что гениталии являются более “низкой” и менее “святой” частью человеческого тела по сравнению с “душой”, “сердцем” и даже по сравнению с верхними отделами пищеварительного тракта (но совсем не так дела обстоят с нижними отделами, поскольку они из-за своей дефекативной функции практически ничем не лучше самих гениталий).³⁸ Примечательно, что такие представления теперь живут в нашем сознании сами по себе, не нуждаясь уже более в религии для своего сохранения.

Западная культура всегда смотрела на секс с изрядной долей подозрения. Она рассматривала сексуальную практику и судила о ней ^в худших из возможных выражениях. В отношении секса существовала “презумпция виновности” даже в тех случаях, когда его признавали невинным. Почти всякая эротическая активность рассматривалась как дурная, хотя некоторые специфические причины к тому, чтобы ее терпеть, разумеется, были. Среди наиболее приемлемых контекстов для существования секса были брак, продолжение ^р Да и любовь. Иногда годились, например, научное любопытство, Этический опыт или длительные интимные отношения. Однако упражнения в эротических способностях, интеллект, любопытство или творчество — все это требовало неких предлогов или оправданий, которые не являлись необходимыми для других удовольствий, таких, как, например, наслаждение пищей, книгой или астрономией.

Тот концепт, который я называю “софистикой неправильной шкалыы”, является производной представления о негативном [480] характере секса. Сьюзан Зонтаг однажды отметила, что с тех пор, как христианство сосредоточило свое внимание “на сексуальном поведении как на корне добродетели, всё, что было связано с сексом, приобрело “специальный статус” в нашей культуре”.³⁹ Сексуальные законы инкорпорировали такое религиозное представление, в соответствии с которым еретический секс является особенно тяжким грехом и заслуживает соответственно особенно сурового наказания. На протяжении большей части европейской и американской истории единичный акт анального сношения был уже достаточным основанием для наказания. В некоторых странах и поныне содомия карается двадцатилетним сроком тюремного заключения. И даже вне сферы законности секс по-прежнему является маркированной категорией. Небольшие различия в ценностях поведения зачастую воспринимаются как космические катаклизмы. Хотя люди могут быть не толерантными, глупыми и напористыми на предмет того, что должно составлять правильную диету, различия в режиме питания очень редко вызывают такую ярость, такой страх и даже откровенный террор, как то обыкновенно бывает, когда речь идет о разнице в эротических вкусах. Сексуальные акты наделяются экстремально высоким значением.

Современные западные общества рассматривают секс также и в соответствии с иерархической системой сексуальных ценностей. Состоящие в браке, способные к продолжению рода гетеросексуалы располагаются на самой вершине такой эротической пирамиды. Прямо под ними находят свое место не состоящие в браке моногамные гетеросексуальные пары, за которыми следует основное большинство гетеросексуалов. Самоудовлетворение в сексуальной сфере уже рассматривается как нечто достаточно сомнительное. Могущественный запрет на мастурбацию, выдвинутый в девятнадцатом веке, теперь не столь силен, хотя и существует по-прежнему в своей модифицированной форме, в соответствии с которой мастурбация — не более, чем низменный заменитель секса с партнером. Постоянные гей и лесбийские пары находятся чуть ниже, а вот лесбиянки и гомосексуалисты, не имеющие постоянного партнера, пресмыкаются где-то чуть выше самого подножия такой пирамиды. Нижний слой иерархической пирамиды населяют транссексуалы, трансвеститы, фетишисты, садомазохисты, работники сферы сексуальных услуг (такие, как проститутки или порномодели). А под этим слоем, в самом подножии пирамиды, располагаются те, чей эротизм посмел трансгрессировать возрастные границы.

Индивиды, чье поведение соотносится с верхними слоями такой пирамиды, наделяются коллективной ментальностью неоспоримым [481] ментальным здоровьем, респектабельностью, легитимностью, качествами социальной и психической мобильности, а также институциональной поддержкой и материальными выгодами. По мере того, как сексуальное поведение или род занятий начинают соотноситься с более низкими слоями, индивиды, которым свойственно то или иное табуированное предпочтение, начинают рассматриваться с позиции “презумпции ментальной болезни”, их начинают ассоциировать с дурной репутацией, криминалитетом, ограниченной социальной и психической мобильностью, они теряют институциональную поддержку, против них начинают применяться экономические санкции.

Наиболее унизительное клеймо в равной степени подразумевает сексуальное поведение очень низкого статуса так же, как и эффективные санкции против тех, кто его практикует. Действенность такого клейма укоренена в западных религиозных традициях. Но большая часть современного ее наполнения исходит из медицинской и психиатрической практики.

Древние религиозные табу были укоренены, по преимуществу, в родоплеменных формах социальной организации. Они были призваны удерживать членов общества от “неправильных” союзов и обеспечивать правильные родственные отношения. Сексуальные законы, происходящие из библейского прочтения, были направлены на предотвращение союзов неправильного рода: консангенных (инцест), однополых (гомосексуальность) и с неправильным объектом (скотоложество). Когда медицина и психиатрия открыли мощнейшую силу сексуальности, их беспокойство по поводу “неправильного” партнерства стало меньше, но они начали выражать большую озабоченность неприемлемыми формами желания. В то время как табу на инцест наилучшим образом характеризует родовые системы сексуальной организации, смещение акцента с этого табу на табу, запрещающее мастурбацию, отсылает к более новым системам, организованным вокруг качества эротического опыта.⁴⁰

Медицина и психиатрия разнообразили категории сексуальной нестандартности. Разделение психосексуальных расстройств в “Диагностическом и статистическом руководстве по ментальным расстройствам” (DSM) Американской Психиатрической Ассоциации (АРА) являет собой пример заслуживающей доверия карты текущих моральных иерархий сексуальной активности. Американская Психиатрическая Ассоциация предлагает нам отлично разработанную ^\в (в сравнении с традиционной) систему ярлыков для проституции, содомии и адюльтера. В новейшей редакции DSM-III, правда, [482] гомосексуальность после длительной политической борьбы была удалена из списка ментальных расстройств. Но фетишизм, садизм, мазохизм, транссексуальность, трансвестизм, эксгибиционизм, вуайеризм и педофилия прочно заняли свои места в реестре психологических дисфункций.⁴¹ По-прежнему создаются научные работы, посвященные генезису, этиологии, лечению и обращению с такими разносортными патологиями.

Психиатрическое осуждение нетрадиционного сексуального поведения апеллирует уже к концепциям ментальной и эмоциональной “противоестественности”, “низменности”, а не к категориям сексуального греха. Сексуальные практики, имеющие низкий статус, рассматриваются как ментальная болезнь или же как симптомы нарушенной личностной интеграции. В дополнение к этому, психологические концепции проводят параллели между трудностями психодинамического функционирования личности и модусами ее эротической активности. Так, сексуальный мазохизм сопоставляется с паттернами личности, ориентированными на самоуничтожение, сексуальный садизм — с эмоциональной агрессией, гомоэротизм — с незрелостью. Эти сомнительные “сопоставления” уже успели превратиться во влиятельные стереотипы, которые охотно применяются в рассмотрениях индивидов, исходящих из их сексуальной ориентации.

Массовая культура больна идеей, что эротическое разнообразие опасно, противоестественно, унизительно и является угрозой для всего на свете — от маленьких детей до национальной безопасности. Популярная секс-идеология является тухлой юшкой, сваренной из представлений о сексуальном грехе, концепций психологической низменности, антикоммунизма, криминальной истерии, жажды поохотиться на ведьм и ксенофобии. Масс-медиа отстаивают такие воззрения при помощи непрекращающейся пропаганды. Я бы назвала эту систему эротических ярлыков последней социально уважаемой формой предрассудков, если бы старые формы не демонстрировали такую всесокрушающую витальность, а новые постоянно не становились совершенно очевидными.

Все эти иерархии сексуальных ценностей — религиозная, психиатрическая и популярная — функционируют приблизительно одинаковым образом, так же, как другие идеологические системы ” расизма, этноцентризма и религиозного шовинизма. Они рационализуют благополучие сексуально привилегированных и неблагополучие сексуальных “париев”.

Большинство систем квалификации сексуального — будь то религиозные, психологические, феминистские или социалистские — стремятся определить, на какую сторону от роковой черты следует поместить каждый конкретный акт. Только сексуальные акты, помещенные на “хорошую” сторону, могут рассматриваться в аспекте моральной сложности. Например, гетеросексуальные акты могут быть возвышенными или “с переодеванием”, совершаться по свободной воле или по принуждению, могут быть полезными для здоровья или разрушительными, романтическими или коммерческими. До тех пор, пока это не нарушает другие правила, гетеросексуальность рассматривается как зеркало всего многообразия человеческого опыта. о противоположность этому, все сексуальные акты на “плохой” стороне от черты рассматриваются крайне тенденциозно, как отталкивающие, лишенные каких бы то ни было эмоциональных нюансов. Таким образом, чем больше расстояние от черты, тем больше категоричность в рассмотрении конкретного сексуального акта как “дурного” опыта.

В результате дискуссий по поводу секса, характерных для последнего десятилетия, некоторые виды поведения, расположенные прямо возле черты, по-прежнему курсируют между сторонами. Половая жизнь вне брака, мастурбация и отдельные формы гомосексуальности сейчас медленно дрейфуют в сторону респектабельности (см. Рис. 2). По преимуществу, гомосексуальность все еще на “плохой” стороне от черты. Но если гомосексуальность парна и моногамна, общество начинает признавать, что и она способна демонстрировать полный спектр человеческих взаимоотношений. Промискуитетная же гомосексуальность, садомазохизм, фетишизм, транссексуальность и разновозрастной секс по-прежнему рассматриваются как некий “тихий ужас”, исключающий эмоциональную вовлеченность любовь, свободный выбор, доброту или трансценденцию.

Этот сорт сексуальной морали имеет гораздо больше сходных черт с идеологией расизма, чем с подлинной этикой. Он гарантирует добродетель для доминирующих групп и делает порок спутником непривилегированных. Демократическая мораль должна рассматривать сексуальные акты с точки зрения того, как партнеры относятся друг к другу, с точки зрения уровня взаимного осознавания, с точки зрения присутствия или отсутствия принуждения и количества и качества удовольствия, которые они приносят. Вне. зависимости от того, является ли сексуальный акт гомосексуальным или гетеросексуальным, парным или групповым, совершается ли он обнаженными или в нижнем белье, является ли он коммерческим или свободным, снимается ли он на видео или не снимается, он не должен рассматриваться с позиций этической обеспокоенности.

Достаточно сложно развить плюралистическую сексуальную этику без концепции плодотворности сексуальных различий. Различие является фундаментальным свойством жизни, в равной степени присущим и простейшим биологическим организмам, и наиболее сложным социальным формациям. Тем не менее, насчет сексуальности, кажется, полагают, что она подчиняется одному-единственному стандарту. Один из наиболее живучих предрассудков по поводу секса состоит в том, что якобы существует один наилучший способ им заниматься и что всякий должен использовать именно его.

Большинство людей находят для себя сложным понять, что то, что представляется сексуальным для них, может быть отталкивающим для кого-то другого, а то, что представляется неприятным для него, может быть наиболее драгоценным наслаждением для кого-то и где-то. Что не обязательно любить и практиковать какой-то конкретный вид сексуальной активности, чтобы признать, что это вполне приемлемо для кого-то другого и что эта разница во вкусах вовсе не свидетельствует о недостатке вкуса, ментального здоровья или интеллекта у одной из сторон. Большинство людей ошибочно возводят свои собственные сексуальные предпочтения в ранг [487] универсальной системы, которая будет или даже должна работать и для любого другого человека.

Такое представление об одной “идеальной” сексуальности характеризует большинство теоретических систем, обращающихся к проблематике секса. Для религии идеалом является репродуктивный брак. Для психологии — зрелая гетеросексуальность. Хотя конкретный вид идеала изменяется, сам формат единого сексуального стандарта продолжает настойчиво реплицироваться в контексте различных риторических стратегий, включая феминизм или социализм. Утверждение, что каждая женщина должна быть лесбиянкой, отрицающей моногамию, настолько же спорно, насколько и утверждение, что все люди должны быть гетеросексуальны, состоять в браке или практиковать единый технический сексуальный стандарт, хотя второй набор утверждений обладает большей принуждающей силой, чем первый.

Прогрессисты, которые постеснялись бы выказать культурный шовинизм в одной из тех областей, где он обычно проявляется, охотно выказывают его в отношении к сексуальным различиям. Мы уже научены воспринимать различные культуры как уникальные выражения человеческого творчества, а не как низменные или достойные осмеяния привычки дикарей. Но мы по-прежнему нуждаемся в таком же антропологическом взгляде на различные сексуальные культуры.

Эмпирические исследования сексуальности являют собой пример области, которая на практике включает в себя позитивный концепт сексуальных различий. Альфред Кинси подошел к исследованию сексуальности с таким же спокойным любопытством, с каким он ранее занимался исследованием разновидностей ос. Его научный подход к проблеме придал его работам тот освежающий нейтралитет, который так обозлил моралистов и который вызвал значительные нападки.⁴³ Последователи Кинси Джон Ганон и Вильям Саймон стали пионерами в приложении социологических методов к изучению сексуальных различий.⁴⁴ Но даже и методология некоторых сексологов более старшего поколения может быть полезна. Работы Хэвелока Эллиса, даже зараженные малоприятными воззрениями из области евгеники, являются примером острых и полезных наблюдений. Его монументальная работа Исследования по психологии пола является великолепной во всех отношениях.⁴⁵

Большинство политических работ по сексуальности обнаруживает тенденцию к полному игнорированию и классической сексологии, и современных исследований секса. Возможно, это происходит потому, что лишь очень незначительное число колледжей и университетов решаются на изучение сексуальности из-за того, что даже на пути научного изучения секса все еще полным-полно запретов. Ни сексология, ни эмпирические исследования секса не избавлены от влияния доминирующей в обществе системы сексуальных ценностей. Фактически же и они являются поставщиками готовых мнений и информации, которая не может быть воспринята некритично. Нов целом сексология, в изобилии обеспечивающая нас фактологическим материалом, представляет собой отрадный образец сдержанности и хорошо развитой способности воспринимать сексуальные различия как нечто, что существует, а не как нечто, что должно быть уничтожено. Сексология и изучение сексуальности в состоянии обеспечить такой эмпирический материал для радикальной теории сексуальности, который будет в большей степени полезен, нежели комбинация психоанализа и основных принципов феминизма, на которую нынче опираются многие работы.

3. Сексуальная трансформация

По определению древних гражданских и канонических законов, содомия относилась к категории запретных актов. Виновный в ней был не чем иным, как юридическим субъектом. В девятнадцатом же веке гомосексуалист стал персоной, он стал наделяться прошлым, личной историей, детством и, вдобавок, стал примером жизненной стратегии, стал формой жизни, он обрел морфологию, нескромную анатомию и, возможно, даже, таинственную психологию…. Содомия стала временной аберрацией и гомосексуалист теперь был особой человеческой разновидностью.

Мишель Фуко⁴⁶

В отличие от многих патриархальных периодов, сексуальные взаимоотношения современности имеют выделяющий их характер, который отграничивает их от систем, существовавших ранее. В Западной Европе и в Соединенных Штатах индустриализация и урбанизация изменили форму традиционных сельских и крестьянских популяций и отлили их в новую индустриальную и служебную рабочую силу. Этот процесс породил новые формы государственного аппарата, реорганизовал структуры семьи, изменил гендерные роли, сделал возможными новые формы идентичности, создал новые структуры социального неравенства и формы политического и идеологического конфликта. Он также дал толчок к возникновению новой сексуальной системы, характеризуемой различными типами сексуальных субъектов, популяций, стратификации и политических конфликтов.

Работы по сексологии, появившиеся в девятнадцатом веке, указывают на зарождение в тот период некоторой эротической специфичности. Несмотря на диковинность своих объяснений, ранние сексологи стали свидетелями выделения новых эротических типов индивидуумов и их вхождения в общества, живущие по старым стандартам, Современная система сексуальности содержит наборы таких сексуальных популяций, которые стратифицированы через операции идеологической и социальной иерархии. Разницы в социальных ценностях создали трение среди таких групп, которые стремились влиться в политическое соревнование, чтобы изменить или закрепить свое место в табеле о рангах. Таким образом, современные сексуальные политики должны быть вновь подвергнуты концептуализации, но на этот раз — в терминах появления и продолжающегося развития этой системы, ее социальных взаимоотношений, идеологий, которые ее интерпретируют, и характерных для нее модальностей конфликта.

Гомосексуальность является наилучшим примером такого процесса эротической специализации. Гомосексуальное поведение было искони присуще человеку. Но в различных социумах и эпохах оно могло быть похвальным или наказуемым, предписываемым или запретным, оно могло быть временным жизненным эпизодом, а могло быть и стилем всей жизни. В некоторых обществах Новой Гвинеи, например, гомосексуальная активность была предписана всем мужчинам. Гомосексуальный акт рассматривался как экстремально маскулинный, роли в нем основывались на возрасте, а партнерство детерминировалось родо-племенным статусом.⁴⁷ Хотя мужчины Новой Гвинеи и были вовлечены в активное гомосексуальное и педофильное поведение, они не могут считаться ни гомосексуалистами, ни педерастами.

Да и содомит семнадцатого века не может считаться гомосексуалом. В 1631 году Мервина Туше, князя Кастлхэвена, пытали и приговорили к смерти по обвинению в содомии. Из судебного разбирательства очевидно, что князь не рассматривал себя (и не рассматривался кем бы то ни было) в качестве особого рода индивидуума. “В то время, как с точки зрения двадцатого века Лорд Кастлхэвен, очевидно, стал жертвой своих психосексуальных проблем, которые требовали вмешательства психоаналитика, с точки зрения семнадцатого века он сознательно нарушил Закон Божий и законы Англии, что требовало вмешательства палача”.⁴⁸ Князь не ходил тайком в любимую бильярдную, не был завсегдатаем гей-таверны, где мог бы про. вести время со своими друзьями-содомитами. Он жил в шикарном доме и входил в сношения со своими слугами. Самосознание геев пабы для геев, чувство локтя в гей-общине и даже само слово “гомосексуалист” не были частью вселенной князя.

Холостяк с Новой Гвинеи и содомитствующий аристократ лишь условно могут быть соотнесены с современными геями, которые мигрируют из сельского Колорадо в Сан-Франциско, чтобы жить в гей-квартале, работать в гей-бизнесе и участвовать в творческом опыте, который включает осознанную идентичность, групповую солидарность, литературу, прессу и высокий уровень политической активности. В современных западных индустриальных обществах гомосексуальность стала чем-то вроде институциональной структуры или этнической группы.⁴⁹

Перегруппировка гомоэротизма в такие квази-этничные, нуклеарные, сексуально конституированные общества является до некоторой степени следствием миграции популяций, принесенной индустриализацией. В то время как работники мигрировали в города, возрастали возможности для формирования и других типов сообществ. Гомосексуально ориентированные мужчины и женщины, которые были отвержены и изолированы в большинстве деревень, которых не достигла индустриализация, стали собираться вместе и образовывать маленькие общины в больших городах. В самых развитых городах Западной Европы и Северной Америки уже в девятнадцатом веке существовали районы, где мужчины могли свободно знакомиться с мужчинами. Лесбийские сообщества формировались несколько медленней и в меньших масштабах. Однако к 1890 году в Париже было уже несколько кафе возле Пляс Пигаль, которые были рассчитаны на лесбийскую клиентуру и, вероятно, сходные места существовали в большинстве столиц Западной Европы.

Такие районы имели плохую репутацию, которая, между прочим, сообщала тем, кто интересовался аналогичной проблематикой, об их существовании и месторасположении. В Соединенных Штатах лесбийские и гей территории были устроены в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе 50-х. Сексуально мотивированная миграция в такие места, как Гринвич-Виллидж, приобрела вид социально значимого феномена. В конце 70-х сексуальная миграция [491] достигла настолько значительных масштабов, что стала оказывать значительное влияние на городскую политику Соединенных Штатов, причем Сан-Франциско был наиболее заметным и имеющим дурную славу примером этого явления.⁵⁰

Проституция также претерпела сходные метаморфозы. Из периодического приработка она стала превращаться в род постоянной работы в результате агитации, законодательной реформы и полицейских преследований девятнадцатого века. Проститутки, происходящие из рабочего класса, были крайне изолированы как члены отверженной группы.⁵¹ Проститутки и другие работники секс-индустрии, тем не менее, отличались от гомосексуалистов и других сексуальных меньшинств. Занятость в секс-индустрии — это работа, в то время как сексуальная девиация — это всего лишь эротическое предпочтение. Однако и проститутки разделили с гомосексуалистами многие общие черты социальной организации. Как и гомосексуалисты, проститутки считались криминальной сексуальной популяцией, подавляемой по принципу сексуальной активности. Проститутки и мужчины-гомосексуалисты всегда были излюбленной мишенью полиции нравов.⁵² Как и гомосексуалисты, проститутки оккупировали хорошо демаркированные городские территории и вступали в стычки с полицией, чтобы защитить и отстоять эти территории. Преследование и тех, и других было санкционировано разработанной идеологией, которая классифицировала и тех, и других как опасную, низменную и нежелательную группу, то есть как тех, кто не заслуживает того, чтобы наслаждаться миром.

Помимо организации гомосексуалистов и проституток в локализованные популяции, “модернизация секса” привела к появлению системы продолжительного сексуального этногенеза. Другие популяции эротических диссидентов — известных преимущественно под именем “извращенцы” или “парафилы” — также начали сколачивать коалиции. Типы сексуальности продолжали перебираться со страниц “Диагностического и статистического руководства” на страницы социальной истории. В настоящее время еще несколько групп пытаются повторить успех гомосексуалистов. Бисексуалы, садомазохисты и те, кто предпочитает транс-возрастные связи, транссексуалы и трансвеститы находятся на разных ступенях формирования общин и выработки идентичности. Все, чего ищут “извращенцы” — это социальная ниша, малый бизнес, политические ресурсы и избавление от социальных обвинений в сексуальной ереси. [492]

4. Сексуальная стратификация

Была рождена целая раса, отличающаяся, не смотря на все патриархальные “но”, от распутников прошлого. С конца восемнадцатого века и до наших дней, они проникли во все закоулки нашего общества; их всегда травили, но не всегда законно; часто они находились под замком, но не всегда в тюрьмах; возможно, они и были нездоровыми, но в той же степени и скандальными и опасными жертвами; они поклонялись своему странному злу, которое иногда носило имя порока, а иногда — преступления. Они были не по летам мудрыми детьми, рано созревшими девочками и сомнительными школьниками, подозрительными слугами и преподавателями, жестокими или маниакальными мужьями, одинокими коллекционерами, праздношатающимися с эксцентрическими повадками. Они наполняли исправительные дома, колонии, трибуналы и психиатрические лечебницы, они шли со своим бесчестием к врачам и со своей болезнью к судьям. Это была огромная семья извращенцев, которые были на короткой ноге с преступниками и чем-то походили на сумасшедших.

Мишель Фуко⁵³

Индустриальные трансформации в Западной Европе и Северной Америке принесли с собой новые формы социальной стратификации. Сформировавшееся в результате неравенство классов хорошо известно и изучено во всех деталях в русле более чем вековой научной традиции. Строение современных систем расизма и этнической несправедливости также хорошо задокументировано и критически осмыслено. Феминистская мысль проанализировала наиболее распространенные формы организации гендерного угнетения. И хотя специфические эротические группы, такие как воинствующие гомосексуалисты и работники секс-индустрии, проводили значительную агитацию против дурного отношения к ним, не было сделано ни одной адекватной попытки обнаружить частные различия в сексуальных преследованиях в рамках более общей системы сексуальной стратификации. Тем не менее такая система существует, и в своей современной форме она также является следствием западной индустриализации.

Сексуальное законодательство является наиболее мощным инструментом сексуальной стратификации и эротического преследования. Государство обычно вторгается в область сексуального поведения в той степени, какая была бы недопустима в любой другой области социальной жизни. Большая часть людей даже не осознает, насколько широка сфера полномочий сексуального законодательства, де осознает суть и количество типов нелегального сексуального поведения и карательный характер санкций закона. Хотя федеральные агентства могут быть привлечены к делам о непристойности и проституции, большая часть законов о сексе работает на государственном и муниципальных уровнях и используется преимущественно полицией на местах. Тем не менее, выясняется ужасающее количество вариаций в законах, когда они начинают работать в конкретных местах. Более того, сила законов о сексе драматически изменяется в зависимости от локального политического климата. Несмотря на эти законодательные дебри, все же сильно искушение делать качественные обобщения. Сразу же отмечу, что мои рассуждения о сексуальном законодательстве не относятся к законам о сексуальном принуждении, о сексуальном нападении или насилии. Они относятся по преимуществу к тысячам тех случаев, когда речь идет о добровольном сексе в сочетании с “законодательным” преступлением, таким как, например, условное “законодательное” изнасилование.

Законы о сексе суровы. Наказание за насильственный сексуальный акт определяется пропорционально причиненному социальному или индивидуальному ущербу. Отдельный же акт добровольного, но недозволенного секса, такого, например, как прикосновение губами к гениталиям согласного на это партнера, наказывается во многих штатах более сурово, чем изнасилование, оскорбление действием или убийство. Каждый такой генитальный поцелуй, любые непристойные ласки, являются отдельным преступлением. Вот почему до горечи легко совершить целую группу преступлений, проведя один-единственный вечер нелегальной страсти. Когда же кого-то обвиняют в сексуальном нарушении, каждое повторение того же самогo акта становится основанием для преследования его как рецидивиста, и в этом случае наказание будет еще более суровым. В некоторых штатах человек считается рецидивистом даже в случаях, когда он занимался любовью с мужчинами в двух разных местах. Когда эротическая активность преследуется законами о сексе, вся мощь государства направлена на то, чтобы обеспечивать подчинение ценностям, которые отражены в этих законах. Законы о сексе принимается с примечательной легкостью, поскольку законодатели не намерены миндальничать с пороками. А когда они уже приняты, требуется огромное количество усилий для того, чтобы их отменить.

Сексуальное законодательство не является идеальным зеркалом превалирующих в обществе моральных ценностей сексуальной жизни. Сексуальные девиации per se гораздо более пристально контролируются профессионалами по ментальному здоровью, массовой идеологией и условно легальными социальными практиками. Примечательно, что некоторые из наиболее “отвратительных” эротических стратегий, таких, как фетишизм или садомазохизм, не удостаиваются такой удушающей опеки со стороны системы криминального правосудия, как менее запретные практики, наподобие гомосексуализма. Каждая конкретно взятая сфера сексуального поведения попадает под бдительный надзор закона только в случаях, когда она становится объектом социальной обеспокоенности или политических нападок. Каждый страх по поводу сексуальности или кампания в защиту морали устанавливает новые регуляторы с таким уверенным видом, как будто они только что списаны с древних скрижалей. Легальный осадок при этом оказывается наиболее весомым. И сексуальное законодательство пользуется своими великими потенциями в таких сферах, как непристойность, деньги, несовершеннолетние или гомосексуальность.

Законы, направленные на непристойность, подключают могущественные табу на прямую репрезентацию эротической активности. Текущее рассмотрение путей, на которых сексуальность попадает в фокус социального внимания, делает весьма небесполезной критику этих запретов. Одно дело создавать сексуальные дискурсы в форме психоанализа или в контексте крестового похода морали. И совсем другое — графически изображать сексуальный акт или гениталии. Первое иногда является социально дозволенным, зато второе — нет. Когда разговор заходит о сексе, речь становится насыщенной умолчаниями, эвфемизмами и общими местами. Свобода говорения о сексе является бросающимся в глаза исключением, существующим только благодаря Первой Поправке, которая некогда даже не рассматривалась как приложимая и к чисто сексуальным утверждениям.

Законы против непристойности также формируют группу законодательных предписаний, которые делают практически всякую коммерческую деятельность, связанную с сексом, нелегальной. Сексуальное законодательство содержит очень строгий запрет на то, чтобы смешивать секс и деньги какими-либо иными способами, кроме брака. В дополнение к регуляторным актам о непристойности, существуют и другие законы, атакующие сексуальную коммерцию. К ним относятся законы против проституции, регуляторы алкогольного бизнеса и распоряжения, регулирующие местоположение и функционирование “взрослого” бизнеса. И секс-индустрия, и гей-экономика пытались защититься от действия этих законодательных актов, но этот процесс не был ни легким, ни простым. Подразумевающаяся криминальность секс-ориентированного бизнеса держала его в маргинальном статусе, не способствуя его развитию, делала его извращенным. Таким образом, секс-бизнес мог действовать только в законодательных дырах. Это не способствовало инвестициям и ограничивало коммерческую активность целью не попасть в тюрьму, подменяя ею цель обеспечить клиентов товарами и услугами. Это также способствовало эксплуатации работников сферы сексуальных услуг и плохим условиям их труда. Если бы сексуальная коммерция была легальной, работники сферы сексуальных услуг получили бы возможность организовываться и требовать более высокой оплаты, лучших условий труда, большего контроля и меньших запретов.

Что бы там ни полагали насчет ограничений капиталистической коммерции, такое экстремальное исключение из процесса рыночных отношений едва ли стало бы социально приемлемым в других областях человеческой активности. Представим, например, что было бы, если бы обращение денег в сферах медицинского страхования, фармакологической помощи и психологического консультирования было бы объявлено незаконным. Медицинская помощь оказывалась бы в гораздо менее удовлетворительных формах, если бы доктора, медсестры, аптекари и терапевты видели перед собой перспективу попадания в тюрьму — вот он, сценарий локальной катастрофы. Но это как раз та ситуация, в которой очутились проститутки, работники секс-индустрии и сутенеры.

Маркс рассматривал капиталистический рынок как революционную, хотя и ограниченную силу. Он утверждал, что капитализм был прогрессивен в своем отторжении докапиталистических отношений, предрассудков и ограниченности традиционных жизненных стратегий. “Вследствие великого цивилизующего влияния капитала, он породил такое состояние общества, по сравнению с которым все более ранние стадии кажутся лишь локальным прогрессом и поклонением природе” .^м Отстранение секса от реализации позитивных эффектов рыночной экономики едва ли делает его социалистическим.

Законы особенно непреклонны в утверждении границы между детской “невинностью” и “взрослой” сексуальностью. Вместо того, чтобы признавать сексуальность молодежи и относиться к ней с должным уважением, наша культура отрицает и карает эротический интерес и активность всех, кто не достиг совершеннолетия. Число законов, призванных защищать молодых людей от преждевременной вовлеченности в сексуальность, ошеломляет.

Первичным механизмом, удостоверяющим отделение сексуальных поколений, является возраст совершеннолетия. Связанные с этим законы не делают при этом различий между грубым изнасилованием и нежным романом. 20-летний, застигнутый за сексуальным контактом с 17-летним, предстанет перед лицом закона практически в каждом штате, вне зависимости от природы этих взаимоотношений.⁵⁵ Несовершеннолетние не допущены к “взрослой” сексуальности, в какой бы форме она не выражалась. Им запрещено видеть книги, фильмы или телевизионные программы, в которых сексуальность “слишком” откровенно изображена. Закон не запрещает молодым людям видеть откровенные сцены насилия, но запрещает видеть откровенные изображения гениталий. Сексуально активных молодых людей запирают в специальных интернатах или наказывают за их “преждевременную зрелость”.

Взрослых же, чье поведение слишком сильно отклоняется от конвенциональных стандартов сексуального поведения, также зачастую лишают контактов с молодым поколением, даже если речь идет об их собственных детях. Законы об опеке позволяют государству забирать детей у любого, чья эротическая активность видится сомнительной судье, председательствующему в суде по делам семьи. Бесчисленное количество лесбиянок, геев, проституток, садомазохистов, работников секс-индустрии и “гулящих” женщин были лишены родительских прав вследствие такого подхода к проблеме. Профессиональные учителя и преподаватели также находятся под пристальным наблюдением на предмет появления признаков морального разложения. В большинстве штатов законы по сертификации персонала требуют, чтобы учителя, арестованного за сексуальное домогательство, лишали работы и кредитования. В некоторых случаях учитель может быть уволен только потому, что о его неконвенциональном стиле жизни становится известно школьному директорату. Аморальность является лишь одним из многих законных оснований для прекращения академического срока преподавания в высших учебных заведениях.⁵⁶ Чем большее влияние на подрастающее поколение имеет человек, тем меньшей свободой он пользуется и в поведении, и в выражении своего мнения. Эта принуждающая сила законов способствует передаче консервативных сексуальных ценностей вместе с описанными формами контроля над родителями и учителями. [497]

Только один вид сексуального поведения приветствуется во всех без исключения штатах — речь идет о помещении пениса в вагину да супружеском ложе. Уложения, касающиеся секса без принуждения, только закрепляют эту ситуацию почти в половине штатов. В большинстве штатов суровые уголовные наказания ожидают и за добровольную содомию, и за краткие гомосексуальные контакты, и за адюльтер, и за соблазнение, и за инцест взрослых. Законы о содомии очень различны. В некоторых штатах они прилагаются в равной мере и к гомосексуальным, и к гетеросексуальным партнерам вне зависимости от брачного статуса. Некоторые суды штатов постановили, что пары, заключившие брак, имеют право заниматься таким сексом в частном порядке. В некоторых штатах именно гомосексуальная содомия нелегальна. Некоторые законодательные акты о содомии запрещают и анальный секс, и орально-генитальный контакт. В других штатах термин “содомия” применим только к анальному сношению, в то время как оральный секс подпадает под другие законы.⁵⁷

Такие законы криминализуют сексуальное поведение, которое выбрано свободно, и более того, которое является единственно желанным. А идеология, которая просвечивает сквозь них, отражает иерархию ценностей, о которой шла речь выше. Вот почему некоторые сексуальные акты рассматриваются как настолько дикие, что никто и ни при каких обстоятельствах не может быть допущен к их совершению. Тот факт, что индивидуумы согласны их практиковать или предпочитают практиковать именно их, принимается в расчет лишь в качестве дополнительного доказательства их порочности. Эта система законодательных актов о сексе очень похожа на ту, что легализовала расизм. Государственный запрет на сексуальные контакты с представителями одного пола, на анальные сношения, на оральный секс, делают гомосексуалистов криминальной группой, которой отказано в привилегиях полного гражданства. При таких законах моральное обвинение подразумевает вполне конкретное наказание. Даже когда эти законы и не выполняются со всей строгостью, как это обычно имеет место, члены криминализованных сексуальных сообществ все равно остаются беззащитными перед возможностью произвольного ареста и особенно беззащитными в те периоды, когда они становятся объектами социальной паники. В периоды же такой паники законы прекрасно работают, а полиция всегда скора на расправу. Даже спорадические колебания общественного мнения явственно напоминают гомосексуалистам, что они являются членами запретной популяции. Возможность случайного ареста за содомию, непристойное поведение, сексуальное домогательство или оральный секс держит людей в страхе, нервирует их и настораживает их.

Государство поддерживает сексуальную иерархию и при помощи бюрократических средств. Иммиграционные власти все еще препятствуют проникновению в Соединенные Штаты гомосексуалистов (как и других людей с сексуальными “девиациями”). Военные власти запрещают гомосексуалистам службу в армии. Даже тот факт, что геи не могут легально вступить в брак, значит, что они не могут наслаждаться такими же законными правами, какие положены гетеросексуальным парам, включая право наследования, “семейного” налогообложения, право защиты от необходимости давать показания на суде, право получения гражданства иностранным партнером по браку. Таковы некоторые из тех путей, на которых государство отражает и утверждает социальные отношения сексуальности. Закон поддерживает структуры власти, коды поведения и формы предрассудков. В своих наихудших проявлениях законы о сексе и акты, регулирующие сексуальность, являются ни чем иным, как сексуальным апартеидом.

В то время как законодательный аппарат все еще пребывает в метаниях по сексуальному вопросу, каждодневный условно легальный социальный контроль не дремлет. Менее формальные, но очень эффективные социальные санкции навязываются членам “низменных” сексуальных популяций.

В своей замечательной этнографической работе, посвященной жизни геев в 60-х, Эстер Ньютон отмечала, что гомосексуальные популяции разделены на тех, кого она называла “открытыми”, и на “скрывающихся”. “Вся трудовая и нетрудовая жизнь “открытых” происходила в гомосексуальной общине, в то время как “скрывающиеся” проводили там лишь свое свободное время” ,⁵⁸ В период времени, исследованный Ньютон, найти работу в гей-общинах можно было лишь вследствие большого везения (в отличие от того, как обстоят дела сейчас), в то время как работодатели вне гей-общины были обычно весьма нетерпимы к гомосексуализму. При этом всегда существовали счастливчики, которые могли себе позволить открыто жить как геи и в то же время получать достойное жалование. Но все же основная масса гомосексуалистов была ограничена выбором между честной бедностью и тяжкой ношей по содержанию “парадной личины” гетеросексуала.

Хотя эта ситуация сильно изменилась, дискриминация в отношении геев свирепствует по-прежнему. Для основной массы гей-населения получить работу по-прежнему невозможно. Существует общее правило — чем более важной и высокооплачиваемой является работа, тем меньше толерантности будет отпускать общество в отношении откровенных сексуальных девиаций человека, претендующего на это место. Для геев достаточно трудно найти такую работу, где для них не будет необходимости притворяться, и это вдвое и втрое верно для людей с более экзотической сексуальностью. Садомазохисты оставляют свои фетиши и наряды дома, они знают, что должны быть особенно осторожными в сокрытии своей реальной идентичности. Педофилы также вероятнее всего будут предаваться своим пристрастиям где-нибудь вдали от офиса. Но сохранять такую абсолютную конспирацию достаточно тяжело. Даже те, кто достаточно осторожен в конспирации, могут быть раскрыты благодаря чистой случайности. Таким образом те, кто исповедует эротическую неконвенциональность, рискуют остаться без работы или без карьеры в избранной области.

Те, кто являются государственными служащими или занимают влиятельные посты в социальной сфере, особенно уязвимы. Сексуальный скандал является беспроигрышным средством для увольнения кого-либо со службы и разрушения политической карьеры. Тот факт, что даже от влиятельных людей требуется соответствие строгим стандартам эротического поведения, отвращает многих людей, чье поведение нестандартно, от занятия высоких правительственных постов. Вместо этого эротические диссиденты занимают те посты, чье воздействие на мэйнстрим социальной активности или на общественное мнение значительно более скромно.

Развитие гей-экономики, произошедшее в последние десять лет, обеспечило некоторое количество альтернативных рабочих мест и некоторое послабление в вопросе о трудовой дискриминации гомосексуалистов. Но большая часть рабочих мест, которые обеспечивает гей-экономика, имеют низкий статус и низко оплачиваются. Бармены, банщики, диск-жокеи — это совсем не то же самое, что служащие банков или руководители компаний. Большое количество сексуальных мигрантов, которых очень много в таких городах, как Сан-Франциско, имеют низкую мобильность. Они стимулируют интенсивную борьбу за рабочие места. Прилив сексуальных мигрантов обеспечивает значительное количество дешевой и уязвимой для разнузданной эксплуатации рабочей силы для всех видов городского бизнеса — в том числе и для гей-бизнеса.

Семья также вносит свою жестокую лепту в насаждение сексуального послушания. Значительная часть социального давления, чья цель — лишить сексуальных диссидентов комфорта и ресурсов, обеспечивается семьей. Массовая идеология внушает людям, что семья не должна ни продуцировать, ни терпеть эротические девиации Многие семьи отвечают на появление в своих рядах девиантов тем что пытаются их “исправить”, покарать или изгнать из семьи. Многие сексуальные мигранты были буквально выброшены из своих домов, многие сбежали, не выдержав обращения с ними со стороны институций. В любой случайной компании гомосексуалистов вам расскажут ряд душераздирающих историй о той отверженности и несправедливости, которые характеризуют отношение к ним их собственных запуганных пропагандой семей. Не удивительно поэтому, что Рождество — самый большой семейный праздник в Соединенных Штатах — время определенного напряжения в гей-общинах. Половина их обитателей уезжает повидаться со своими семьями, а те, кто не могут осуществить такие поездки, остаются на месте, в гей-гетто, объятые злостью и печалью.

В дополнение к экономическим санкциям и семейным травмам, клеймо эротического диссидентства создает трения буквально на каждом шагу в повседневной жизни. Общество помогает карать эротическую неконформность, когда, в соответствии с внушенным им строем мыслей, домовладельцы отказывают гомосексуалистам в съёме жилплощади, когда соседи вызывают полицию и когда хулиганствующие подростки устраивают санкционированные побоища. Идеология эротической “низменности” и сексуальной опасности подрывает силы сексуальных меньшинств и работников секс-индустрии в социальных взаимоотношениях любого рода. Они являются менее защищенными в отношении оскорбительного или криминального поведения со стороны других, лишь в малой степени они могут рассчитывать на защиту полиции, в суде им также приходится не сладко. Взаимоотношения с властями и бюрократией — в больницах, в полиции, в следственных органах, в банках, в государстве~чых учреждениях — также сильно затруднены.

Секс — это направление подавления. Система сексуального подавления проходит сквозь все остальные модусы социального неравенства, сортируя людей и группы в соответствии со своими собственными принципами. Она не редуцируется до и не может быть понята в терминах класса, расы, этнической принадлежности или гендера. Благосостояние, белая кожа, мужской пол и этнические привилегий могут лишь смягчить эффекты сексуальной стратификации. В среднем, богатый белый мужчина, склонный к перверзии, страдает от своего положения меньше, чем черная, бедная женщина нетрадиционной сексуальной ориентации. Но даже самые привилегированные члены общества не имеют иммунитета против сексуального подавления. Некоторые из следствий системы сексуальной иерархии содержат море нюансов. Другие являются гибельными. В своих наиболее серьезных манифестациях текущая сексуальная система — это кошмар Кафки, в котором несчастливые жертвы становятся стадом животных, квалификация, инспектирование, изучение и обращение с которыми обеспечивает работой и удовольствием от работы тысячи полицейских, служащих тюрем, психиатров и работников социальной сферы.⁵⁹

5. Сексуальные конфликты

Моральная паника кристаллизует популярные страхи и страсти. Чаще всего она даже не пытается искать реальные причины проблем и условия, которые они обнажают, но ограничивается поиском “ведьм” в хорошо известных социальных группах (“аморальных” и “дегенеративных”). Сексуальность имеет особый статус в отношении такой паники, и сексуальные “девианты” давно стали всех устраивающими козлами отпущения.

Джеффри Вике⁶⁰

Сексуальная система не является ни монолитной, ни всемогущей. Продолжаются дебаты на предмет дефиниций, оценки, систематизации, иерархизации и “цены” сексуального поведения. Политическая борьба в этой сфере принимает характерные формы.

Сексуальная идеология играет критическую роль в формировании сексуального опыта. Следовательно, определение и оценка сексуального поведения являются объектами горького соревнования. Конфронтация, возникшая на заре становления освобождения геев, между силами, которые ратовали за это, и психиатрическим истеблишментом представляет собой лучший пример такого рода борьбы, хотя стычки продолжаются и сейчас. На настоящий же момент баталии происходят преимущественно между основными поставщиками сексуальной идеологии: между церковью, семьей, психиатрами,61 медиа — и теми группами, на чей сексуальный опыт они указывают, искажают его и делают опасным.

Законодательная регуляция сексуального поведения является другим полем битвы. Лисандр Спунер проанализировал систему санкционированного государством морального принуждения более чем век назад в своих работах, чье появление было вдохновлено “кампаниями за умеренность”. В работах “Пороки не являются преступлениями” и “В защиту свободы морали” Спунер утверждал, что правительство должно ограждать своих граждан от преступлений, но глупо, несправедливо и жестоко принимать законы против порока. Он рассуждал о концепции, которая жива поныне и призвана защищать легализованный морализм, в соответствии с которой “пороки” (Спунер говорил об употреблении спиртного, но гомосексуализм, проституция или употребление легких наркотиков могут быть с легкостью добавлены к их списку) ведут к преступлениям и поэтому должны быть искоренены, о концепции, в соответствии с которой люди, исповедующие “пороки”, являются поп compos mentis и поэтому должны быть защищены от саморазрушения государственными усилиями, о концепции, в соответствии с которой дети должны быть изолированы от знания, которое считается вредным.62 Дискурс “преступления без жертв” не слишком изменился за это время. Борьба с законами о сексе будет продолжаться до тех пор, пока не будут гарантированы фундаментальные свободы сексуальной жизни. Это требует отмены большинства законов о сексе, кроме тех, которые имеют дело с действительным принуждением, а не таким, которое законодательно определяется как “наказуемое принуждение”, хотя по факту принуждением не является. Это требует и роспуска “полиции нравов”, чья работа состоит в том, чтобы принуждать к следованию законодательно одобренной морали.

Помимо борьбы за правильную классификацию и войны в законодательной сфере, существуют также и менее заметные формы сексуального политического конфликта, который я называю территориальными или пограничными войнами. Процесс формирования общин эротическими меньшинствами и силы, которые способствуют этому процессу, приводят к борьбе за изменение сути и границ сексуальных гетто.

Диссидентные формы сексуальности являются более редкими и потому контролируются гораздо пристальнее в маленьких городах и сельских областях. Вот почему метрополии искони являются приманкой для молодых людей с нестандартной сексуальной ориентацией. Сексуальная миграция создает в городах избыток потенциальных партнеров, друзей и знакомых. Это, разумеется, не способствует тому, чтобы гомосексуалисты вступали во взрослые типы взаимоотношений, образовывали сообщества наподобие родственных. Од

никто еще не отменял барьеры, через которые должен перешагнуть сексуальный мигрант.

Согласно пропаганде средств массовой информации и ряду массовых предрассудков, маргинальные сексуальные миры унылы и опасны. Их изображают как обнищавшие, гадкие и населенные преступниками и психопатами. Новые мигранты должны иметь очень высокую мотивацию для того, чтобы быть в состоянии сопротивляться таким отвращающим внушениям. Попытки заменить клевету более реалистической информацией обычно наталкиваются на цензуру. И до сих пор продолжается идеологическая борьба против такого модуса изображения сексуальных общин, который прижился в масс-медиа.

Информация о том, как найти, поселиться и жить в маргинальных сексуальных мирах, также подавляется. Путеводители запугивают людей и являются неточными. Раньше обрывки слухов и все искажающих сплетен вкупе с “плохой репутацией” были наиболее доступными ключами к поиску месторасположения подпольных эротических сообществ. В конце 60-х и начале 70-х стала доступной более адекватная информация. А сейчас такие группы, как “Моральное Большинство”, требуют восстановить идеологические стены вокруг сексуального андеграунда и сделать проницаемость этих стен настолько малой, насколько это в принципе возможно.

Миграция требует денег. Расходы на проезд, издержки на переезд и необходимость находить новую работу и жилье также являются трудностями, которые мигрант должен преодолеть. Это наиболее значительный барьер для молодежи, для которой смена местожительства является наиболее тяжелой. Существуют, однако, хоженые пути в эротические сообщества, которые обозначивают тропинку сквозь чащобу негативной пропаганды и обеспечивают убежище. Высшее образование является одной из таких дорог, но только для молодых людей из состоятельных семей. Несмотря на серьезные ограничения, информация о сексуальном поведении в большинстве колледжей и университетов распространяется лучше, чем где бы то ни было, большинство колледжей и университетов являются приютами для небольших эротических групп различной направленности.

Для молодых людей из малообеспеченных семей армия является наиболее доступным средством для того, чтобы легально сбежать из дому. Но армейский запрет на гомосексуализм делает эту дорогу весьма тернистой. Хотя молодые геи по-прежнему предпринимают попытки использовать вооруженные силы в качестве повода к тому, чтобы покинуть свое не слишком толерантное домашнее окружение,

[504] и как плацдарм для перемещения поближе к функционирующим гей-сообществам, они сталкиваются с опасностью разоблачения, военного суда и увольнения за аморальное поведение.

В то время, как в городах эротические популяции стараются образовывать нуклеарные структуры, занимать некоторые обычные, всем известные территории, церкви и другие силы по борьбе с пороком постоянно оказывают на локальные власти давление с целью ограничить такие области, уменьшить их известность или даже выселить их обитателей из города. Не редкость также и периодическое закручивание гаек, когда местная “полиция нравов” спускает собак на популяции, которые контролирует. Геи, проститутки и иногда трансвеститы, многочисленные и привязанные к своим территориям, вступают в схватки с полицией за отдельные улицы, парки и аллеи. Такие войны на границах обычно нерезультативны, но они приводят к множеству жертв.

На протяжении большей части нашего века сексуальные подпольные миры были маргинальными и бедными, их обитатели терпели угнетение и нещадно эксплуатировались. Впечатляющий успех гей-бизнесменов в создании пестрой гей-экономики изменил качество жизни в гей-гетто. Уровень материального комфорта и социальной занятости, которого достигло гей-сообщество в последние пятнадцать лет, является беспрецедентным. Но очень важно помнить о том, что случилось с другим аналогичным экономическим чудом. Рост черного населения в Нью-Йорке в начале двадцатого века привел к Гарлемскому Ренессансу, но периоду расцвета наследовал период депрессии. Относительное благополучие и культурное процветание гей-гетто может быть настолько же хрупким. Как и черные, которые бежали с Юга на более развитый Север, гомосексуалисты просто сменили сельские проблемы на городские.

Первые геи занимали центральные районы городов, но скоро были выжиты оттуда. Впоследствии они селились в более бедных районах. Вскоре геи, особенно малоимущие, вступили в неявное соревнование с другими бедными категориями населения за ограниченное количество жилья, недорогого и доступного. В Сан-Франциско такое соревнование за дешевое жилье привело к вспышке расизма и гомофобии и стало причиной всплеска уличного насилия, направленного против гомосексуалистов. В отличие от изолированных и невидимых геев в сельской местности, городские геи теперь являют собой многочисленные и явные мишени для городских фрустраций.

В Сан-Франциско бурное строительство в центре города небоскребов и дорогих кооперативных домов стало причиной невозмоясно-

о 505

сти найти доступное по цене жилье. Строительство стоимостью в миллионы долларов усиливает давление на всех жителей города. Таким образом, бедные геи, снимающие жилье, по-прежнему легко обнаружимы в бедных районах, чего нельзя сказать о мультимиллионерах. Угроза “гомосексуального вторжения” — излюбленный козел отпущения, который прекрасно отвлекает внимание от банков, комиссий по планированию, от политического истеблишмента, от алчных коммерсантов. В Сан-Франциско благополучие гей-общины было поставлено под сомнение политикой властей в области торговли недвижимостью.

Экспансия центра коснулась всех эротических мирков, имевших свою территорию. И в Сан-Франциско, и в Нью-Йорке дорогостоящее строительство и обновление жилого фонда вторглись в территории, где процветала проституция, порнография, где ютились с/м бары. Бизнесмены давно зарятся на Тайме Сквер, на Тендерлуа, что расположен влево от Норт Бич, на южную часть Маркит. Идеология, направленная против секса, законы против непристойности, регуляция проституции и торговли алкогольными напитками — все они очень даже кстати в деле уничтожения не внушающего доверия “взрослого” бизнеса, секс- и с/м индустрии. В последующие десять лет большая часть этих районов будет выровнена бульдозерами и приготовлена под деловые и культурные центры, интернациональные отели, штаб-квартиры корпораций и дома для богатых.

Но наиболее важным и существенным видом сексуального конфликта является то, что Джеффри Вике называл “моральной паникой”, Моральная паника является “политическим моментом” секса, в котором рассеянные мнения канализуются в политическую акцию, а из нее — в социальное изменение.63 Истерия по поводу “белыx рабов” 80-х годов девятнадцатого века, травля гомосексуалистов в 50-х и паника по поводу детской порнографии в конце 70-х были типическими примерами моральной паники.

Поскольку сексуальность в западных обществах окружена таинственностью и умолчанием, то и войны по ее поводу ведутся косвенными средствами — телефонным террором, при помощи подставных лиц и с интенсивным использованием символических средств. Сексуальная активность зачастую служит лишь обозначающим для персональной и общественной озабоченности, к которой секс не имеет прямого отношения. В периоды моральной паники такие страхи набавляются на произвольные виды сексуальной активности или на целые популяции. Средства массовой информации начинают пылать праведным возмущением, масса ведет себя как бешеная стая, полиция приводится в готовность, а государство принимает все новые за коны и регуляторные акты. Когда ужас проходит, обнаруживается что некоторые эротические группы уже уничтожены. И тогда государство направляет свою мощь на новые сферы эротического поведения

Система сексуальной стратификации поставляет легких жертв, которым не хватает сил защитить себя, она же поддерживает и уже существующий аппарат контроля их движений и курирования их свобод. Запрет на сексуальное диссидентство делает их морально беззащитными. Каждая моральная паника откликается сразу на двух уровнях. Конечно, больше всех страдает популяция, избранная мишенью для расправы, но следующие за ней социальные и законодательные изменения ударяют по каждому.

Моральная паника лишь очень редко устраняет реальную проблему именно потому, что направлена она лишь на химеры и на означающие. Берется уже существующая дискурсивная структура, которая изобретает жертв, чтобы покарать “пороки” как преступления. Криминализация безвредного поведения, такого, как гомосексуализм, проституция, непристойность или потребление легких наркотиков, рационализуется посредством изображения тех, кто практикует это поведение, в качестве угрозы здоровью и безопасности женщин и детей, национальной безопасности, семьи или даже самой цивилизации. Даже когда всем известно, что некая активность совершенно безвредна, она может быть запрещена под лозунгом того, что она “ведет” к чему-то гораздо худшему (что является еще одной манифестацией концепции домино).64 Многие великие и могущественные доктрины были построены на базе таких фантазмов. В общем же случае всплеску моральной паники предшествует интенсификация поиска козлов отпущения.

Делать прогнозы всегда рискованно. Но не требуется значительной интуиции для того, чтобы обнаружить признаки зарождения моральной паники, которая, вероятно, пойдет в двух следующих направлениях: в направлении атаки на садомазохистов со стороны части феминистского движения и в направлении разжигания вредоносной гомофобии в связи с существованием СПИДа.

Феминистская анти-порнографическая идеология всегда содержала скрытое или, как иногда, явное обличение садомазохизма. Изображения людей, занимающихся оральным или другими видами секса, которые, собственно, и составляют подавляющее большинство порнографии, могут, разумеется, нервировать тех, кто с ними не знаком. Но уж очень сложно найти убедительную причину для того, чтобы называть такие изображения жестокими. Все ранние анти-порнографические слайд-шоу использовали лишь тщательно выбранные образцы с/м имиджей для своего малоубедительного анализа. Будучи исключенными из контекста, такие изображения зачастую шокируют. Это шоковое впечатление, в свою очередь, нещадно эксплуатируется теми, кому выгодно поселить в аудитории страх, необходимый для принятия анти-порнографических перспектив.

В значительной степени всякая анти-порнографическая пропаганда подразумевает, что садо мазохизм являет собой ту подспудную и сущностную “правду”, к которой тяготеют все виды порнографии. Порнография, как считают, ведет к с/м порнографии, от которой рукой подать до изнасилования. Эти простые истории вдыхают вторую молодость в представление о том, что именно люди, склонные к сексуальной перверзии, совершают сексуальные преступления, а не обычные “нормальные” люди. При этом не существует никаких доказательств того, что читатели с/м эротических журналов или практикующие садомазохизм совершают диспропорциональное количество преступлений. Таким образом, анти-порнографическая литература делает козлов отпущения из непопулярных сексуальных меньшинств, обвиняя их в тех социальных проблемах, которые сотворены не ими.

Использование с/м образов в анти-порнографическом дискурсе является чистым подстрекательством. Этот дискурс предполагает, что сделать мир безопасным для женщин означает покончить с садо-мазохизмом. Использование с/м видеорядов в фильме “Отнюдь не история любви” в моральном смысле недалеко ушло от использования кадров, где черные мужчины насилуют белую женщину, или кадров, где старые евреи ласкают младые прелести арийской девушки, то есть от таких, которые стимулируют расизм и антисемитские шабаши.

Феминистские риторики имеют также тенденцию к тому, чтобы появляться в весьма реакционных контекстах. Например, в 1980 и 1981 году папа Иоанн Павел II выступил с серией проповедей, которые подтвердили его приверженность наиболее консервативному, в духе апостола Павла, пониманию человеческой сексуальности. Он осудил разводы, аборты, “браки втроем”, порнографию, проституцию, контрацепцию, разнузданный гедонизм, похоть. Одним словом, папа использовал значительное число феминистских риторик на предмет сексуальной объектификации. Как бы вторя лесбийской феминистке и заядлой спорщице Джулии Пенелоуп, Его Святейшество объяснил, что “рассмотрение кого-либо в качестве объекта похоти означает, что субъект рассмотрения является сексуальным объектом в большей степени, нежели человеком, который достоин величия”.⁶⁵

Правое крыло, которое протестует против порнографии, также усвоило элементы феминистских анти-порнографических риторик. Дискурс, направленный против садомазохизма и развитый женским движением, может с легкостью становиться проводником идеологии моральной охоты на ведьм. Он обеспечивает готовую и совершенно беззащитную популяцию, идеальную для травли. Он подводит рациональную базу под новую волну криминализации тех сексуальных материалов, которые спаслись от действия текущего законодательства о непристойности. Будет очень легко принять законы против с/м эротики по примеру того, как это уже происходило с законами о детской порнографии. Видимой целью таких законов будет снижение уровня насилия посредством запрета на так называемое “жестокое порно”. Направленная кампания против устрашающих “парней в коже” может также привести к принятию законов, еще более криминализующих садомазохизм, который и сейчас-то является нелегальным. Крайним результатом такой моральной паники станет легализованное насилие общества в отношении безвредных “извращенцев”. И очень сомнительно, чтобы такая сексуальная охота на ведьм внесла хоть сколько-нибудь приемлемый вклад в дело искоренения насилия против женщин.

Но СПИД-паника еще более вероятна. Когда страх перед неизлечимой болезнью смешиваются с сексуальным террором, полученный коктейль крайне взрывоопасен. Век тому назад в Англии попытки контролировать сифилис привели к принятию Закона об инфекционных заболеваниях. Этот закон базировался на неверных медицинских теориях и не сделал ровным счетом ничего для остановки распространения этой болезни. Но он превратил в кошмар жизнь тысяч женщин, которые были арестованы, подвергнуты насильственному гинекологическому осмотру и заклеймены позором за свое занятие проституцией.⁶⁶

Что бы ни случилось, СПИД будет иметь далеко идущие последствия в области секса в целом и в области гомосексуального секса в частности. Эта болезнь будет иметь серьезное влияние на тот выбор, который будет стоять перед гомосексуалистами. Страх заразиться будет заставлять гомосексуалистов покидать свои излюбленные места. Те же, кто останутся в гей-гетто, будут избегать ситуаций, где страх заразиться слишком велик. Гей-экономика и политический аппарат, который ее поддерживает, могут исчезнуть. Страх СПИДа снова взбодрит сексуальную идеологию. Не успели гомосексуалисты достигнуть существенных успехов в избавлении от клейма “ментального расстройства”, как снова они обнаруживают себя метафорически связанными с образом летального физического разрушения. Сам синдром иммунодефицита, его отдельные свойства и, главное, способ его передачи были охотно использованы для того, чтобы возродить старые страхи о том, что сексуальная активность, гомосексуальность и промискуитет приводят к болезни и смерти.

СПИД стал и персональной трагедией тех, кто им болен, и холодным душем для гей-сообщества. Гомофобы радостно торопятся обратить трагедию против ее жертв. Один журналист даже предположил, что СПИД существовал всегда, а библейский запрет на содомию был выдвинут для того, чтобы защитить от него людей. Вот почему СПИД представляет собой весьма заслуженную кару для тех, кто нарушил заветы Левита. Используя страх заразиться в качестве аргумента, местные правые предприняли попытку запретить гей-родео в городе Рено, штат Невада. Свежий выпуск “Вестника морального большинства” содержит фотографию, на которой изображена “типичная” белая семья из четырех человек с хирургическими масками на лицах. Заголовок гласит: “СПИД: болезни гомосексуалистов угрожают американской семье”.⁶⁷ Филис Шлэфли недавно опубликовал памфлет, в котором сожалел о том, что Поправка о равных правах не позволяет “легально защитить нас от СПИДа и от других болезней, переносимых гомосексуалистами”.⁶⁸ Пресса правого крыла сейчас во всю призывает к тому, чтобы закрыть гей-бани, законодательно запретить гомосексуалистам работать в сфере общественного питания, выступает она и за легальное запрещение донорства гомосексуалистов. Такая политика в первую очередь потребует от правительства идентифицировать всех гомосексуалистов и обеспечить их всех легко распознаваемыми знаками отличия.

Уже само по себе достаточно плохо то, что гей-сообщество стало жертвой медицинской катастрофы и стало первой популяцией, где смертельная болезнь впервые распространилась и стала наблюдаема. Но даже до того, как появился СПИД, Греция приняла закон, согласно которому всякий, кто подозревается в гомосексуализме, должен быть принужден к тому, чтобы пройти тест на венерические болезни. Очень вероятно, что пока СПИД и методы его распространения не станут понятны, а болезнь излечима, будет раздаваться масса предложений по поводу контроля болезни путем травли гей-сообществ и посредством атаки на гей-институции. Между тем, когда стало извело о первый случаях заболевания болезнью легионеров, никто не предлагал ввести карантин для членов Американского Легиона или закрыть залы их собраний. Закон об Инфекционных болезнях принес очень мало пользы для контроля над сифилисом, но привел к большому количеству страданий со стороны женщин, которые подпадали под его действие. История паники, которая всегда сопровождала новые эпидемии, и память о том, насколько произвольно в таких случаях выбирались козлы отпущения, должны заставить каждого остановиться и посмотреть с большой долей скептицизма на любые попытки оправдать анти-гомосексуальную политику инициативами по искоренению СПИД.

6. Ограничения феминизма

Мы знаем, что в подавляющем большинстве случаев сексуальные преступления связаны с порнографией. Мы знаем также, что сексуальные преступники читали ее и находились под ее влиянием. Я верю — если мы пресечем распространение такой продукции среди впечатлительных детей, то мы сможем значительно снизить пугающее количество сексуальных преступлений в нашей стране. Дж. Эдгар Гувер⁶⁹

В отсутствие более разработанной радикальной теории сексуальности многие сторонники прогресса в этой области обратились за руководством к феминистской теории. Но отношения между феминизмом и сексом являются сложными. Поскольку сексуальность является связующим звеном между гендерами, львиная доля подавления женщин коренится именно в ней, передается с помощью нее я конституируется внутри нее. Феминизм всегда живо интересовался сексом. Но в феминистской мысли на этот предмет существует два критических момента. Первый состоит в тенденции критиковать ограничения, наложенные на сексуальное поведение женщины, и осуждать положение, при котором женщина должна платить такую высокую цену за право быть сексуально активной. Эта традиция феминисткой мысли о сексе призывает к сексуальному освобождению, которое бы распространялось и на мужчин, и на женщин. Вторая же тенденция рассматривает сексуальное освобождение как нечто, что лишь расширит привилегии мужчин. Эта традиция созвучна консервативным, анти-сексуальным дискурсам. Причем с появлением движения против порнографии она добилась гегемонии в феминистском анализе.

Движение против порнографии и его тексты являют собой наиболее яркие примеры такого дискурса.⁷⁰ Вдобавок, сторонники такой точки зрения клеймят практически все типы сексуального выражения как антифеминистские. Очевидно, что в этом контексте пара моногамных на протяжении длительного периода времени лесбиянок всего-навсего заменяет состоящую в браке и способную к рождению детей гетеросексуальную пару и занимает ее место на вершине сексуальной иерархии. Гетеросексуальность же помещается где-то в середине этой пирамиды. Все остальное, помимо этой замены, выглядит более или менее знакомым. Так, нижние этажи пирамиды по-прежнему заняты обычными для таких схем группами и типами поведения — проститутками, транссексуалами, садомазохистами, а также сексуально активными нарушителями возрастных табу.⁷¹ Большинство мужчин-геев, которые практикуют адюльтер хотя бы изредка, а также лесбиянки, которые не принимают “брачных” ролей, не моногамны или “с причудами”, также не приветствуются.⁷² Даже сексуальные фантазии во время мастурбации критикуются как пережиток фаллоцентризма.⁷³

Этот дискурс о сексуальности является в меньшей степени сексологией, а в большей — демонологией. Он представляет большую часть спектра сексуального поведения в наихудшем из возможных свете. Характерные для него описания эротического поведения обычно используют худшие из существующих примеров, как если бы именно они были показательными. Он не гнушается наиболее отвратительной порнографией, наиболее продажными формами проституции и наименее приятными или наиболее шокирующими манифестациями сексуальных вариаций. Такая риторическая тактика постоянно представляет человеческую сексуальность всех видов в превратном свете. Картина человеческой сексуальности, которая пролечивает сквозь такие работы, является неизменно омерзительной. Помимо этого, такое анти-порнографическое краснобайство является грандиозным тренингом по созданию козлов отпущения. Оно критикует нешаблонные акты любви более яростно, чем повседневные акты угнетения, эксплуатации или насилия. Эта демоническая сексология направляет законную ярость, коренящуюся в недостатке безопасности для женщин, на ни в чем не повинных людей, на их практики и общины. Анти-порнографическая пропаганда зачастую подразумевает, что происхождение сексизма следует искать именно в индустрии коммерческого секса, откуда он, якобы, подспудно распространяется на все остальное общество. Но это же социологический нонсенс! Конечно, сексуальная индустрия не является феминистской утопией. Но она только отражает тот сексизм, который существует в обществе в целом. Мы должны проанализировать и подвергнуть критике манифестации гендерного неравенства, специфичные для секс-индустрии. Но это вовсе не то же самое, что попытка стереть с лица земли коммерческий секс.

Эротические меньшинства, такие, как садомазохисты и транссексуалы, в той же степени склонны выказывать сексизм или сексистское поведение, в какой оно присуще и другим произвольным политическим группам. Но утверждать, что им присуща антифеминистская направленность — это чистейшей воды фантазия. Значительное число современных работ по феминизму ассоциирует подавление женщин с графическими изображениями половых актов, с проституцией, с сексуальным просвещением, с садомазохизмом, с мужской гомосексуальностью и транссексуализмом. Что же тогда говорить о семье, религии, образовании, практиках воспитания детей, медиа, государстве, психиатрии, сфере трудовой дискриминации и неравной оплате?

В конце концов, так называемый феминистский дискурс воссоздает весьма консервативную сексуальную мораль. На протяжении более чем века скрещивались шпаги на предмет того, насколько постыдна, позорна и наказуема сексуальная активность. Консервативная традиция поощряла борьбу с порнографией, проституцией, гомосексуализмом, со всеми эротическими отклонениями, с сексуальным просвещением, с эмпирическими исследованиями сексуальности, с абортами и контрацепцией. К оппозиционной ей про-сексуальной традиции относились такие личности, как Хэвелок Эллис, Магнус Хиршфельд, Альфред Кинси и Виктория Вудхил, так же как в движение за сексуальное просвещение, как и организации активистов-борцов за права проституток и гомосексуалистов, как и движение за репродуктивное право, а также такие организации, как Лига Сексуальных Реформ в 60-х. В этом пестром списке секс-реформаторов, секс-просветителей и секс-активистов смешались феминистская и сексуальная проблематика. Но очевидно, что они ближе духу современного феминизма, чем крестоносцам морали, движению за социальную чистоту или организациям, карающим порок. Тем не менее, текущая сексуальная демонология феминизма в целом склонна возвышать крестовые походы против порока с позиций родовой чести и осуждать более либеральные традиции как анти-феминистские. В своем эссе, которое иллюстрирует некоторые из этих тенденций, Шейла Джеффри называет Хэвелока Эллиса, Эдварда Карпентера, Александру Коллонтай “верующими в радость секса вне зависимости от политических убеждений”. Она обвиняет конгресс Мировой Лиги за сексуальные реформы 1929 года в том, что он внес “большой вклад в крушение активного феминизма” .⁷⁴

Движение против порнографии и его конкретные представители брали на себя смелость делать заявления от лица всего феминизма. К счастью, эта самозванная позиция не подтверждается фактами. Сексуальное освобождение было и продолжает оставаться целью феминизма. Да, женское движение породило наиболее ретроградную традицию размышлений о сексе по эту сторону от Ватикана. Но оно также породило волнующую, новаторскую и аргументированную защиту сексуального наслаждения и оправдания эротизма. Этот “просексуальный” феминизм был инициирован теми лесбиянками, чья сексуальность не желала покоряться стандартам движения за чистоту (обычно это были с/м лесбиянки или лесбиянки, практикующие роли “буч” и “фам”),⁷⁵ а также не прибегающими к оправданиям гетеросексуалами и женщинами, которые более крепко держались за традиции классического радикального феминизма, чем за ревизионистские восхваления феминности, которые так широко распространились.⁷⁶ Хотя анти-порнографические силы пытаются выбросить из движения всех, кто не согласен с их позицией, факт, что феминистская традиция размышлений о сексе сильно поляризована, остается фактом.⁷⁷

Доколе существует поляризация, существует и пагубный соблазн полагать, что истина лежит где-то посредине. Эллен Уиллис с сарказмом отмечала, что “феминистское предубеждение состоит в том, что женщины равны мужчинам. Предубеждение мужчин-шовинистов — в том, что женщина ниже мужчины. Непредвзятый взгляд на проблему состоит в том, что правда располагается где-то посередине”.⁷⁸ Логичным развитием феминистских сексуальных войн стало появление таких “центристок”, которые пытаются избежать крайностей анти-порнографического фашизма с одной стороны и предполагаемого либертарианства под лозунгом “все дозволено” с другой стороны.⁷⁹ Хотя и трудно критиковать позицию, которая еще не оформилась полностью, я хотела бы обратить внимание на некоторые зарождающиеся в этой связи проблемы.

“Центризм” основывается на неверной оценке двух полюсов дискуссии, которые образуют обе спорящие стороны, как на экстремистских в равной степени. Согласно Руби Рич, “желание обрести язык сексуальности привело феминизм в тематические области (порнография, садомазохизм), которые слишком тесны или слишком перегружены оценками для плодотворной дискуссии. И дебаты сколлапсировали до скандала”.⁸⁰ Это верно, что драки между группировкой “Женщины против порнографии” (WAP) и лесбийскими садомазохистками похожи на беспредел бандитских шаек. Но ответственность за этот беспредел лежит на движении “Женщин против порнографии” из-за отказа членов этого движения принять участие в дискуссии по наиболее принципиальным вопросам. С/м лесбиянки были вынуждены вступить в такую борьбу, чтобы отстоять свое членство в феминистском движении и чтобы защитить себя от злословия. Ни одна ведущая активистка из среды с/м ориентированных лесбиянок не делает широковещательных заявлений о том, что с/м сексуальность является наиболее прогрессивной формой из всех и не призывает других к тому, чтобы становиться с/м лесбиянками. Помимо самозащиты, с/м лесбиянки настаивали на необходимости уважения к эротическим различиям и призывали к дискуссии по вопросам сексуальности.⁸¹ Попытки найти середину между позициями WAP и Самуа очень похожи на утверждение о том, что истина по вопросу о гомосексуализме лежит где-то посредине между позициями “Морального Большинства” и позицией гей-движения.

В политической жизни достаточно легко маргинализовывать радикальные движения и между тем стараться приобрести репутацию придерживающегося умеренных взглядов движения путем изображения всех остальных как отпетых экстремистов. Либералы проделывали этот трюк на протяжении многих лет с коммунистами. Сексуальные радикалы открыли дискуссию по поводу секса. И достаточно неприглядно выглядит отрицание их вклада в этот вопрос, как и представление в ложном свете их позиции или их дальнейшие обвинения.

В отличие от культурных феминисток, которые попросту хотят избавиться от сексуальных диссидентов, сексуально умеренное крыло желает защитить права эротических нон-конформистов на участие в политической жизни. Хотя эта защита политических прав я связана со скрытой системой идеологического снисхождения. Аргументация при этом состоит из двух частей. Во-первых, обвинения в адрес сексуальных диссидентов ничуть не способствуют привлечению внимания к значению, источникам и исторической сконструированное™ сексуальности. Акцент на значении сексуальности, кажется, служит тем же целям, что и вопрос об этиологии в дискуссиях о гомосексуальности. И гомосексуальность, и садомазохизм, и проституция, и любовь к мальчикам кажутся покрытыми мраком тайны вопросами, проблематичными в гораздо большей степени, нежели все остальные типы сексуальности. Поиск причин в этом случает эквивалентен поиску чего-то, что могло бы изменить положение на такое в котором такие “проблематичные” формы эротизма попросту не появлялись бы. Сексуальные активисты ответили на такие поползновения, высказав мнение, что хотя вопрос об этиологии и причинах является действительно предметом повышенного интереса, он не имеет прямого отношения к политической повестке дня и, более того, дискуссия по этим вопросам как таковым является шагом назад в плане политического выбора.

Во-вторых, “умеренная позиция” фокусирует свое внимание на вопросе о “добровольном согласии”. Сексуальные радикалы всех мастей требуют легальной и социальной легитимации сексуального поведения, которое совершается в условиях обоюдного согласия. феминистки критикуют эту позицию при помощи якобы “тактичных” вопросов на предмет того, “где границы согласия” или “социальной сконструированности” согласия.⁸² Хотя и существуют глубокие проблемы в самом политическом дискурсе согласия, хотя действительно существуют определенные структурообразующие конструкты сексуального выбора, эта критика постоянно уводит в сторону дебаты о сексе. Не принимается также во внимание и то весьма специфичное семантическое содержание, которое согласие имеет в законах о сексе и сексуальных практиках.

Как я уже упоминала ранее, значительное число законов о сексе не делает различия между поведением, исходящим из свободного волеизъявления, и поведением, которое избирается принудительно. Только законы об изнасиловании содержат такое разделение. Законы об изнасиловании базируются на посылке, правильной, с моей точки зрения, что гетеросексуальная активность может быть либо избрана свободно, либо совершаться под давлением. Существует законное право вступать в гетеросексуальную связь, пока она не подпадает под действие других законодательных актов или пока со стороны обеих партнеров наличествует согласие к ней.

Однако все совсем не так, когда речь идет об остальных сексу-йльных актах. Законы о содомии, о чем также говорилось выше, базируются на посылке, что запрещенные акты являются “омерзительным: ц отвратительным преступлением против человеческой природы”. Криминальность присуща таким актам как таковым, а желания партнеров в этом случае в рассмотрение не принимаются. “В отличие от изнасилования, содомия, противоестественные или перверзивные сексуальные акты, совершаемые двумя персонами на основе свободного волеизъявления, являются наказуемыми для обоих участников этих актов вне зависимости от того, какая персона была инициатором такого акта” Л³ Пока в Калифорнии в 1976 году не был принят Закон о согласии взрослых, лесбиянки были наказуемы за совершение акта орального секса. Даже в случае, когда обе участницы давали свое согласие на такие акты, обе участницы являлись в равной степени виновными.⁸⁴

Законы об инцесте взрослых действуют сходным образом. Вопреки расхожей массовой мифологии, законы об инцесте сделали пренебрежимо мало для защиты детей от изнасилования взрослыми близкими родственниками. Законы об инцесте сами по себе запрещают брак или сексуальные взаимоотношения между взрослыми, которые являются близкими родственниками. Процессы по таким делам случаются сравнительно редко, но два таких случаях освещались прессой сравнительно недавно. В 1979 году девятнадцатилетняя Марина встретила свою сорокадвухлетнюю мать, от которой она была изолирована сразу после рождения. Они влюбились друг в друга и вступили в брак. Их обвинили и признали виновными в инцесте, который по законам штата Виржиния карался максимум десятилетним сроком наказания. Во время процесса Марина призналась: “Я очень сильно ее люблю. Мне кажется, что двое, которые любят друга, должны иметь возможность жить вместе”.⁸⁵ Во втором известном случае брат и сестра, которые выросли отдельно, встретились и решили пожениться. Они оба были арестованы. Во время суда им было предложено условное освобождение от наказания по обвинению в инцесте в случае, если они согласятся на испытательный срок. В качестве условия для испытательного срока им предлагалось отказаться от жизни вместе на правах мужа и жены. Но поскольку они отказались от испытательного срока, они должны будут провести двадцать лет за решеткой.⁸⁶

В известном процессе по садомазохизму мужчина был обвинен в насилии, совершенным путем порки во время акта садомазохизма. В процессе не фигурировала жертва насилия, которая бы жаловалась на проявленное в отношении нее насилие. Садомазохистский акт был просто заснят на видео, а “насильник” был обвинен на основания этого видеофильма. Пытаясь защитить себя, мужчина апеллировал к тому обстоятельству, что акт, который он совершал, был основан на взаимном согласии, а следовательно, он не совершал насилия. Суд отклонил этот аргумент и постановил, что никто не может согласиться на то, чтобы на него нападали “за исключением случаев обычного физического контакта или случаев спортивных игр, таких, как футбол, бокс или борьба”.⁸⁷ Суд пришел к заключению, что “согласие перосоны, которая не обладает способностью давать согласие, такой, как ребенок или невменяемый, является недействительным”, а такте что “является всем очевидным фактом то, что нормальный человек, находящийся в здравом уме и твердой памяти, не может дать свободное согласие на то, чтобы против него предпринимались или принуждать кого-то к предприятию действий, причиняющих значительный физический урон” ,⁸⁸ Таким образом, любой, кто согласится на то, чтобы его выпороли, будет признан поп compos mentis и, с точки зрения закона, не способным на то, чтобы давать согласие. С/м секс обычно подразумевает гораздо более умеренный уровень насилия, чем в среднем американский футбол, и наносит гораздо меньший физический урон, чем большая часть спортивных игр. Но суд постановил, что игроки в американский футбол являются вменяемыми, в то время, как мазохисты — нет.

Законы о содомии, законы об инцесте и их судебные интерпретации наподобие описанных выше причиняют вред поведению, основанному на взаимном согласии, и обязывают к его уголовному наказанию. С точки зрения законодательства, согласие — это привилегия тех, чья сексуальность имеет высокий статус в иерархии. Те же, чья сексуальность рассматривается как имеющая низкий статус, не имеют права быть согласными. В дополнение к этому, экономические санкции, давление семьи, эротическая травля, социальная дискриминация, негативная идеология и недостаток правдивой информации об эротическом поведении служат тому, чтобы создавать трудности на пути неконвенционального сексуального выбора. Действительно, существуют структурообразующие социальные конструкты, которые затрудняют свободный сексуальный выбор, но они едва ли служат тому, чтобы принуждать кого-либо к практикам перверзии. Напротив, в реальности эти структурообразующие социальные конструкты принуждают всех быть “нормальными”.

“Промывка мозгов” объясняет эротические девиации посредством апелляции к тому, что некоторые сексуальные акты настолько омерзительны, что никто не может хотеть их практиковать. Потому, как утверждается, всякий, кто их практикует, либо принужден к этому, либо является жертвой обмана. Даже конструктивистская социальная теория была взята на службу для объяснения того, почему в других отношениях разумные индивидуумы могут практиковать девиантные виды сексуального поведения. Другая позиция, которая еще не вполне оформилась, использует идеи Фуко и Викса, чтобы намекнуть, что “перверзии” являются наиболее гадким или проблематичным, но неустранимым аспектом структуры современной сексуальности.⁸⁹ Здесь налицо всего лишь другое чтение представлений о том, что сексуальные диссиденты являются жертвами подспудных махинаций социальной системы. Вике и Фуко не согласились бы с такой интерпретацией своих работ, поскольку они полагали, что всякая сексуальность является сконструированной, вне зависимости от того, является ли она конвенциональной или девиантной.

Психология является последним прибежищем тех, кто отказывается от того, чтобы признать сексуальных диссидентов такими же сознательными и свободными, как и другие группы, практикующие секс. Если девианты даже и не создаются манипуляциями социальной системы, тогда, возможно, источник их непонятного выбора может быть найден в несчастном детстве, в неудачной социализации, в неадекватном формировании идентичности? В своем эссе, посвященном проблеме эротического доминирования, Джессика Бенджамин привлекает к рассмотрению и психоанализ, и философию для того, чтобы объяснить, почему то, что она называет “садомазохизмом”, является таким отверженным, извращенным, неудовлетворительным, шокирующим, бесцельным и попыткой “рельефно воплотить оригинальную попытку дифференциации, которая в целом не удалась”.⁹⁰ Это эссе заменяет психо-философскую “низменность” более полезным средством девальвации сексуального эротизма. Один из критиков назвал предложенные Бенджамин аргументы демонстрацией того, что садомазохизм является “безумным повторением инфантильной борьбы”. ⁹¹

Теории, которые защищают политические права людей, практикующих перверзии, но между делом еще и пытаются понять их “отверженную” сексуальность, конечно, предпочтительней кровавых бань в стиле WAP. Но обычно сексуально “умеренные” попросту не в состоянии контролировать свой дискомфорт в связи с эротическими предпочтениями, которые отличаются от их собственных. Эротический шовинизм не спрячешь, не подсластишь марксистской пилюлей, рассуждениями в духе конструктивистской теории или устаревшим психоаналитическим лепетом.

Хотя феминистские теории о сексуальности — будь то правые, левые или центристские — всегда пытаются доминировать, само существование таких богатых дискуссий на предмет сексуальности является доказательством того, что феминистское движение всегда будет источником интересных мыслей на этот предмет. Однако я предполагаю, что феминизм является или должен стать привилегированной частью теорий сексуальности. Феминизм является теорией гендерного подавления. Само собой разумеется, что делать его теорией сексуального подавления — значит ошибочно различать между гендером с одной стороны и эротическим желанием с другой.

В английском языке слово “секс” имеет два очень разных значения. Оно означает и гендер, и гендерную идентичность, как, например, в выражениях “мужского пола” и “женского пола”. Но секс также реферирует к половой активности, похоти, копуляции, к возбуждению и к тому, что называется “иметь секс”. Такое символическое разграничение отражает культурную посылку, в соответствии с которой сексуальность может быть редуцированна до сексуальной копуляции и что она является функцией отношений между женщинами и мужчинами. Культурное склеивание гендера и сексуальности дает толчок для идеи о том, что теория сексуальности может быть выведена прямо из теории гендера.

В своем раннем эссе “Торговля женщинами” я использовала концепт системы гендер-пол, определенной как “набор договоренностей, посредством которых социум трансформирует биологическую сексуальность в продукты человеческой активности”,⁹² Я пришла к выводу, что “пол, таким, каким мы его знаем — гендерная идентичность, сексуальное желание и фантазия, детские представления — является сам по себе социальным продуктом”,⁹³ В том эссе я не делала различий между сексуальной страстью и гендером, воспринимая и то и другое как модальности одного и того же лежащего в их основе сексуального процесса.

Работа “Торговля женщинами” была вдохновлена литературой о родоплеменном типе систем социальной организации. В тот период мне казалось, что гендер и желание были систематически вкраплены в такие социальные формации. Это может быть, хотя может и не быть, аккуратной оценкой взаимоотношений между полом и гендером в родоплеменных социумах. Но это со всей очевидностью не является адекватной формулировкой в отношении сексуальности в западных индустриальных обществах. Как было показано Фуко, система сексуальности, что появилась в ранних родоплеменных формациях, впоследствии достигла значительной автономии.

“С восемнадцатого века и дальше западные общества создавали и развивали новый аппарат, который наложился на предыдущий и который, без полного его вытеснения, помог уменьшить его важность. Я говорю о развитии сексуальности. … Для первого (родоплеменного) важны отношения между партнерами и определенность статуса. Второй (сексуальный) озабочен восприятием тела, качеством удовольствий и природой впечатлений” .⁹⁴

Развитие этой сексуальной системы имело место в контексте гендерных взаимоотношений. Частью современной идеологии пола является представление о том, что сексуальная страсть является привилегией мужчин, а чистота — женщин. Не случайно порнография и перверзии рассматриваются иногда как участок “мужской территории”. В сфере секс-индустрии женщины, как правило, были исключены из сферы производства и потребления, им было позволено принимать в ней участие только в качестве рабочих. Чтобы начать принимать участие в “перверзиях”, женщины должны были вначале преодолеть серьезные ограничения своей социальной мобильности, своих экономических ресурсов и своих сексуальных свобод. Гендер воздействует на работу системы сексуальности, и она обретает гендерно-специфические манифестации. Но хотя пол и гендер связаны, они — не одно и то же, они формируют основания для двух различных областей социальных практик.

Теперь я уже не разделяю те прогнозы, которые были изложены мной в работе “Торговля женщинами”. Теперь я полагаю, что очень существенно разделять гендер и сексуальность аналитически, чтобы более аккуратно отражать их раздельное социальное существование. Но такой взгляд конфликтует с самой сутью большинства традиций феминистской мысли, которые работают с сексуальностью так, как если бы она была дериватом гендера. Например, лесбийская феминистская идеология уже проанализировала угнетение лесбиянок в терминах подавления женщины. Однако, лесбиянки также подавляются и как queer, и как извращенки посредством работы сексуальной, а не гендерной стратификации. Хотя многим лесбиянкам и неприятно думать об этом, фактически лесбиянки разделяют многие социологические свойства и страдают от тех же сексуальных взысканий, что и геи, садомазохисты, трансвеститы и проститутки.

Кэтрин МакКиннон предприняла наиболее развернутую теоретическую попытку включить сексуальность в феминистскую мысль. Согласно МакКиннон, “сексуальность является для феминизма тем же, чем труд для марксизма; матрицы, направление и выражение сексуальности разделяет общество на два поля — на женщин и мужчин”.⁹⁵ Эта аналитическая стратегия, в свою очередь, приходит к выводу, что “использование категорий пола и гендера является относительно взаимозаменяемым”.⁹⁶ Но это то дефиниционное сращение, на котором я хотела бы остановиться.

Видимо, не существует поучительных аналогий в истории эмансипации современной феминистской мысли от марксизма. Марксизм, вероятно, является наиболее податливой и могущественной концептуальной системой, дошедшей до наших дней, используемой для анализа социального неравенства. Но попытки сделать марксизм единственной объяснительной системой для всех видов социального неравенства давно стали не более чем унылыми упражнениями. Марксизм лучше всего применим к тем сферам социальной жизни, для которых он и был собственно разработан — для анализа классовых взаимоотношений при капитализме.

На заре современного женского движения имел место теоретический конфликт на предмет того, приложим ли марксизм к гендерной стратификации. Поскольку теория Маркса является относительно влиятельной, она фактически показывает важные и интересные аспекты в том числе и гендерного подавления. Она работает лучше всего, когда речь идет о тех проявлениях гендера, которые теснее всего связаны с проявлениями класса и организацией труда. Но вот уже более специфические для социальной структуры гендера проявления отнюдь не самым удовлетворительным образом могут быть объяснены с помощью марксистского анализа.

Отношения между феминизмом и радикальной теорией сексуального подавления являются схожими. Концептуальные средства феминизма были разработаны для обнаружения и анализа иерархий, основанных на гендерном принципе. До тех пор, пока это хоть как-то связано с эротической стратификацией, феминистская теория обладает некоторой объяснительной силой. Но по мере того, как ее суждения становятся менее гендерными и более сексуальными, феминистский анализ начинает вводить в заблуждение и становится неубедительным. Феминистской мысли попросту не хватает углов зрения, взгляд под которыми может представить более полную картину социальной организации сексуальности.

В конце концов, феминистская критика гендерных иерархий должна быть включена в радикальную теорию пола, а критика сексуального подавления должна обогатить феминизм. Но и автономныe теории и политики, чьей спецификой будет являться сексуальность, должны развиваться.

Это ошибка — заменять феминизм марксизмом как последним словом в социальной теории. Феминизм не обладает большими потенциями, чем марксизм, в плане исчерпывающего контекста для всех видов социального неравенства. И феминизм не является таким “теоретическим довеском”, который может позаботиться обо всем, о чем забыл позаботиться Маркс. Эти инструменты критики были разработаны для того, чтобы работать с весьма специфическими областями социальной активности. Другие области социальной жизни, и формы власти и их характерные формы подавления нуждаются специальном концептуальном инвентаре. И в этом эссе я в равной степени ратовала и за теоретический, и за сексуальный плюрализм

7. Заключение

…эти удовольствия, которые мы легкомысленно называем “физическими”…

Колетт⁹⁷

Как и гендер, сексуальность политична. Она организована в системы власти, которые награждают и поощряют некоторых людей и некоторые виды активности и тем временем карают и подавляют других людей и их практики. Как и капиталистическая организация труда с ее схемами распространения наград и власти, современная сексуальная система была объектом политической борьбы с тех пор, как возникла и по мере того, как развивалась. Но если конфликт между трудом и капиталом действительно покрыт тайной, то сексуальный конфликт попросту закамуфлирован.

Изменение законодательства, которое имело место в конце девятнадцатого века и в первых десятилетиях двадцатого, было встречной реакцией на появление современной системы сексуальности. В течение этого периода сформировались новые эротические сообщества. Стало возможным быть мужчиной-гомосексуалистом или лесбиянкой и выбрать такое поведение, которого раньше просто не существовало. Массовая эротическая продукция стала доступной, и возможности для сексуальной коммерции расширились. Сформировались первые организации, отстаивающие права гомосексуалистов, были обнародованы первые работы, анализирующие формы сексуального подавления.⁹⁸

Репрессии 50-х были отчасти отрицательной реакцией на экспансию сексуальных общин и на те возможности, которые появились во время Второй мировой войны.⁹⁹ Но именно в 50-х образовались организации по борьбе за права геев, расцвела лесбийская литература. Пятидесятые были и формообразующим, и опасным временем.

Текущая реакционная политика правого крыла в отношений сексуальных преступлений является не чем иным, как реакцией на сексуальную либерализацию 60-х и начала 70-х. Более того, она была вызвана ростом самосознания и сплоченности коалиции сексуальных радикалов. В каком-то смысле, то, что сейчас происходит, также является доказательством возникновения нового сексуального движения, которое принимает во внимание последние наработки и ищет новый теоретический базис. Сексуальные войны на улицах были в какой-то степени спровоцированы зарождением новой интеллектуальной точки зрения на сексуальность. Сексуальная система изменяется снова и мы наблюдаем многие симптомы этого изменения.

В западной культуре к сексу относятся слишком серьезно. Женщину или мужчину не сочтут аморальным, не заключат в тюрьму и не выгонят из семьи за то, что он или она предпочитают острую кухню. Но все это (и даже больше!) вполне могут совершить с человеком, который наслаждается эротическими играми с кожаной туфлей. В конце концов, какое социальное значение имеет то, что кто-то обожает мастурбировать на кожаную туфлю? Это может быть и не таким уж и несущественным, но раз уж мы не спрашиваем разрешения на то, чтобы носить свои туфли, едва ли кажется необходимым спрашивать разрешение на то, чтобы эякулировать на них.

Но если к сексу относятся слишком серьезно, то сексуальные преследования по-прежнему воспринимаются слишком легкомысленно. Существует систематическая дискриминация людей и сообществ по принципу эротических предпочтений или поведения. Имеют место серьезные наказания за принадлежность к различным сексуальным профессиональным кастам. Сексуальность молодежи отрицается, в то время, как с сексуальностью взрослых зачастую обращаются как с грузом радиоактивных отходов, а графическая репрезентация секса утоплена в трясине социальной и законодательной казуистики. Специфические сексуальные популяции испытывают на себе кризис настоящей системы эротической власти, но преследование этих популяций способствует существованию системы, которая Распространяла бы свое внимание на каждого.

1980-е стали временем серьезных испытаний для сексуальных Диссидентов. Но они также стали и периодом волнений, и периодом новых возможностей. От нас всех зависит, сможем ли мы поставить эаслон разгулу варварства и вызвать к жизни эротическую творчекую свободу. Тем, кто относит себя к прогрессивному крылу, следует подвергнуть анализу свои предрассудки, усовершенствовать свое сексуальное образование и определиться в вопросе о существующих и функционирующих сексуальных иерархиях. Настало время осознать политическое измерение эротической жизни.

Выражение признательности

Это всегда удовольствие — высказать в работе свою благодарность тем, кто внес вклад в ее реализацию. Многие мои мысли относительно формирования сексуальных меньшинств появились у меня во время слушания курса, который читал Чарльз Тилли — курса “Урбанизация Европы с 1500 по 1900гг.”. Немногие курсы в состоянии стать настолько волнующими, стимулирующими и концептуально насыщенными событиями, как тот, о котором сейчас идет речь. Дэниел Тсанг привлек мое внимание к значимости событий 1977 года и именно он склонил меня к необходимости обратить внимание на сексуальное законодательство. Пэт Калифия углубила мое восприятие разнообразия человеческого сексуального опыта и научила меня уважать такие не пользующиеся особым уважением области науки, как исследования секса и сексуальное просвещение. Джефф Эсковье поделился со мной своим оригинальным видением гей-истории и гей-социологии. Я особенно благодарна ему за его исключительно полезные для меня экскурсы в гей-экономику. Работы Алана Берубе о прогрессе в гей-истории и социологии подарили мне возможность прояснить мои взгляды на динамику сексуального подавления. Общение с Элен Дюбуа, Амбер Холлибо, Мэри Райан, Джуди Стэйси, Кей Тримбергер, Рэйна Рэпп и Мартой Вицинус также повлияли на формирование моих взглядов.

Я очень благодарна Цинтии Астуто за советы и исследования по законодательным аспектам проблемы, а также Дэвиду Захсу, выдающемуся библиофилу, за то, что он указал мне на памфлеты идеологов правого крыла, освещающие сексуальные темы. Я благодарна Алану Берубе, Ральфу Бруно, Эстель Фридман, Кенту Герарду, Барбаре Керр, Майклу Шивели, Кэрол Вансе, Биллу Волкеру и Джуди Волковиц за разнообразные ссылки и фактаж. Я хочу выразить мою благодарность и тем, кто читал и высказывал свои комментарии по поводу вариантов этой статьи: Жанне Бергнам, Салли Бинфорд, Линн Эден, Лауре Энгельстайн, Джефф Эскофье, Кэрол Вансе и Элен Уиллис. Марк Легер и отредактировал это эссе, и совершил акт служебного героизма, подготовив эту рукопись к печати. Мэрибет Кельсон осуществила графическую помощь.

Я особенно признательна двум моим друзьям, чья забота обо мне смягчила напряженность, возникшую при написании этого эссе. Э. С. помогала мне по дому во время написания этого эссе и решительно вела меня сквозь трудности, стоявшие на моем писательском пути. Доброжелательная и неколебимая поддержка со стороны Цинтии Астуто сделала для меня возможным продолжать работу в бешенном темпе на протяжении многих недель.

Никто из тех, чьи имена были здесь названы, не является ответственным за мою точку зрения, но я очень благодарна всем за их вдохновляющую поддержку, за информацию и помощь.

Замечания по поводу некоторых определений

В этом эссе я использую такие термины, как “гомосексуальный”, “работник секс-индустрии” и “перверзия”. Термин “гомосексуальный” реферирует как к мужчинам, так и к женщинам. Когда я хотела быть более точной, я использовала такие термины, как “лесбийский” или “гей-”. Термин “работник секс-индустрии”, являющийся более содержательным, чем термин “проститутка”, употреблялся мною для того, чтобы охватить многообразие форм занятости в секс-индустрии. Под такими “работниками” подразумеваются исполнители эротических танцев, стрипперы, порномодели, обнаженные женщины, которые разговаривают с клиентами по телефону и являются видимыми, но не доступными для прямого физического контакта, “девушки по вызову” и все прочее многообразие профессий в сфере секс-бизнеса, включающее и такие формы занятости, как портье, швейцары или зазывалы. Со всей очевидностью, этот термин подразумевает также проституток, хастлерш и “мужчин-моделей”. Я использую термин “перверзивный” или “извращенный” как краткое обозначение всех “позорных” сексуальных ориентации. Он используется как в отношении женской, так и в отношении мужской гомосексуальности, но по мере того, как репутация отдельных сексуальных практик восстанавливается, термин начинает обозначать Другие девиации, чей статус не изменился. Такие термины, как “извращенный” и “девиантный” имеют в общем случае коннотации с брезгливостью, неодобрением и неприятием. Я использую эти термины денотативно и мне не хотелось бы, чтобы упомянутая неодобрительность, которой я не разделяю, расценивалась как мнение, котopoe я разделяю.

Demetrius Zambaco, “Onanism and Nervous Disorders in Two Little Girls”, in Francois Peraldi, ed., Polysexuality, Semiotext(e), vol. IV, no. 1 (1981), pp. 31, 36.

² Linda Gordon arid Ellen Dubois, “Seeking Ecstasy on the Battlefield: Danger and Pleasure in Nineteenth Century Feminist Sexual Thought”, Feminist Studies 9.1 (Spring 1983); Steven Marcus, The Other Victorians (New York: New American Library, 1974); Mary Ryan, “The Power of Women’s Networks: A Case Study of Female Moral Reform in America”, Feminist Studies 5.1 (1979); Judith R. Walkowitz, Prostitution and Victorian Society (Cambridge: Cambridge University Press, 1980); Judith R. Walkowitz, “Male Vice and Feminist Virtue: Feminism and the Politics of Prostitution m Nineteenth-Century Britain”, History Workshop Journal 13 (Spring 1982); Jeffrey Weeks, Sex, Politics and Society: The Regulation of Sexuality Since 1800 (New York: Longman, 1981).

³ G. J. Barker-Benfield, The Horrors of the Half-Known Life (New York: Harper Colophon, 1976); Marcus, op.cit.; Weeks, op. cit., especially pages 48-52; Zambaco, op. cit.

⁴ Sarah Senefield Beserra, Sterling G. Franklin, and Norma Clevenger, eds.,Sex Code of California (Sacramento: Planned Parenthood Affiliates of California, 1977), p.113.

⁵ Ibid., pp. 113-17.

“ Walkowitz, “Male Vice and Feminist Virtue”, op. cit., p. 83. На с. 83-85 полностью изложено обсуждение работы Maiden Tribute of Modem Babylon, а также его последствия.

⁷ Walkowitz, “Male Vice and Feminist Virtue”, op. cit., p. 85.

⁸ Beserra et a], op. cit., pp. 106-7.

⁹ Commonwealth of Massachusetts, Preliminary Report of the Special Commission Investigating the Prevalence of Sex Crimes, 1947; State of New Hampshire, Report of the Interim Commission of the State of New Hampshire to Study the Cause and Prevention of Serious Sex Crimes, 1949; City of New York, Report of the Mayor’s Committee for the Study of Sex Offences. 1939; State of New York, Report to the Governor on a Study of 102 Sex Offenders at Sing Sing Prison, 1950; Samuel Hartwell, A Citizen’s Handbook of Sexual Abnormalities and the Mental Hygiene Approach to Their Prevention, State of Michigan, 1950; State of Michigan, Report of the Governor’s Study Commission on the Deviated Criminal Sex Offender, 1951. Это просто ряд примеров.

¹⁰ Estelle В. Freedman, “’Uncontrolled Desire’: The Threat of the Sexual Psychopath in America, 1935-1960”, paper presented at the Annual Meeting of the American Historical Association, San Francisco, December 1983.

“  Allan Berube, “Behind the Spectre of San Francisco”, Body Politic (April 1981);

Allan Berube, “Marching to a Different Drummer”, Advocate (October 15, 1981);

John D’Emilio, Sexual Politics, Sexual Communities: The Making of the Homosexual Minority in the United States. 1940-1970 (Chicago: University of Chicago Press, 1983); Jonathan Katz, Gay American History (New York: Thomas Y. Crowell, 1976).

¹² D’Emilio, op. cit., pp. 46—7; Алан Берубе, из приватной беседы.

¹³ John Gerassi, The Boys of Boise (New York: Collier, 1968, p. 14). Я признательна Алану Берубе за то, что он обратил мое внимание на этот инцидент.

¹⁴ Алан Берубе, из приватной беседы; D’Emilio, op. cit.; John D’Emilio, “Gay

Politics, Gay Community: San Francisco’s Experience”, Socialist Review 55

(January-February 1981). 15  Следующие примеры подсказывают перспективные направления исследования.

Локальный скандал в Мичиганском Университете задокументирован в Daniel

Tsang, “Gay Ann Arbor Purges”, Midwest Gay Academic Journal I.I (1977); and Daniel Tsang, “Ann Arbor Gay Purges”, part 2, Midwest Gay Academic Journal I. 2 (1977). В Мичиганском Университете количество сотрудников, уволенных по подозрению в гомосексуальности, кажется, может соперничать только с количеством сотрудников, уволенных по подозрению в сочувствии коммунистам. Было бы интересно иметь точные цифры, позволяющие провести сравнение числа профессоров, которые потеряли свои должности в течении этого периода из за своих сексуальных и из-за политических пристрастий. В рамках регуляторной реформы многие штаты в течение этого периода приняли законы, в соответствии с которыми запрещалось продавать спиртное людям, “известным как сексуальные извращенцы”, а также предписывалось закрывать бары, обслуживающие такие “сексуально извращенные” категории населения.

Такой закон был принят в Калифорнии в 1955 и был признан неконституционным Верховным Судом штата в 1959. (Из приватной беседы с Аланом Берубе). Было бы весьма интересным также узнать точно, какие штаты принимали такие постановления, даты их вступления в силу, дебаты, которые предшествовали их принятию, а так же то, как много таких законов и сейчас не утратили свою силу. Факты свидетельствуют, что во время преследований инаковых эротических популяций Джон Вилли и Ирвинг Кло, два ведущих продюсера и распространителя с/м эротики в Соединенных Штатах с конца 1940-х и до начала 1960-х, подвергались преследованиям со стороны полиции и что на Кло, как минимум, воздействовало расследование Конгресса, которое проводилось Комитетом Кефовир. Информацией о карьерах Вилли и Кло я обязана личному общению с Дж. Б. Рандом. Информации по этому вопросу явно недостаточно, но см. John Willie, The Adventures of Sweet Gwendoline (New York: Belier Press, 1974); J. B. Rund, “Preface”, Bizarre Comix 8 (New York: Belier Press, 1977);

J. B. Rund, “Preface”, Bizarre Fotos 1 (New York: Belier Press, 1978); and J. B. Rund, “Preface”, Bizarre Katalogs 1 (New York: Belier Press, 1979). Было бы полезно также располагать более систематической информацией по поводу изменений в законодательстве и полицейской активности в отношении не-гомосек-суальных эротических диссидентов.

16 В 1977 году в Дэйд Каунти, Флорида, Анита Брайант, в прошлом победительница конкурса красоты, певица, в свое время выступавшая для американских солдат во Вьетнаме во время войны, инициировала успешный процесс за отмену постановления о правах геев (направленный, в частности, против учителей-гомосексуалистов в бесплатных средних школах), и тем самым инициировала мощную антигеевскую кампанию по всей стране; ее организация, “Спасём наших детей”, стала моделью для многих антигеевских объединений. — Прим. ред.

17 “Chicago is Center of National Child Porno Ring: The Child Predators”, “Child Sex:

Square in New Town Tells it All”, “U.S. Orders Hearings On Child Pornography:

Rodino Calls Sex Racket an ‘Outrage’”, “Hunt Six Men, Twenty Boys in Crackdown”, Chicago Tribune (May 16, 1977): “Dentist Seized in Child Sex Raid: Carey to Open Probe”, “How Ruses Lure Victims to Child Pornographers”, Chicago Tribune (May 17,1977); “Child Pornographers Thrive on Legal Confusion”, “U.S. Raids Hit Porn Sellers”, Chicago Tribune (May 18, 1977).

Исчерпывающую информацию относительно “паники по поводу детской порнографии” можно найти в Pat Califia, “The Great Kiddy Porn Scare of ’77 and Its Aftermath”, Advocate (October 16, 1980); Pat Califia, “A Thorny Issue Splits a Movement” , Advocate (October 30,1980); Mitzel, The Boston Sex Scandal (Boston:

Glad Day Books, 1980); Gayle Rubin, “Sexual Politics, the New Right, and the Sexual Fringe”, in Daniel Tsang, ed., The Age Taboo (Boston: Alyson Publications, 1981);

о проблеме межпоколенческих отношений см. также Roger Moody, Indecent Assault (London: Word Is Out Press, 1980); TomO’C&rroll.PaedophUia: TheRadical Case (London: Peter Owen, 1980); Tsang, TheAge Taboo, op. cit., and Paul Wilson The Man They Called A Monster (New South Wales: Cassell Australia, 1981).

“  “House Passes Tough Bill on Child Porn”, San Francisco Chronicle (November 15 1983): 14.

²⁰ George Stambolian, “Creating the New Man: A Conversation with Jacqueline Livingston”,Christopher Street (May 1980); <iJacquelineLivingston”,ClothedWith the Sun, 3.1 (May 1983).

²¹ PaulH.Gebhard, “The Institute”, in Martin S.Weinberg, ed.. Sex Research: Studies from the Kinsey Institute (New York: Oxford University Press, 1976).

²² Phoebe Courtney, The Sex Education Racket: Pornography in the Schools (An Expose) (New Orleans: Free Men Speak, 1969); Dr Gordon V. Drake, SI ECUS:

Corrupter of Youth (Tulsa, Oklahoma: Christian Crusade Publications, 1969).

²³ Pavlov’s Children (They May Be Yours) (Los Angeles, California: Impact Publishers, 1969).

²⁴ Norman Podhoretz, “The Culture of Appeasement”, Harper’s (October 1977).

²⁵ Alan Wolfe and Jerry Sanders, “Resurgent Cold War Ideology: The Case of the Committee on the Present Danger”, in Richard F’agen, ed.. Capitalism and the State in U.S. -Latin American Relations (Stanford: Stanford University Press, 1979).

²⁶ Jimmy Breslin, “The Moral Majority in Your Motel Room”, San Francisco Chronicle (January 22, 1981): 41; Linda Gordon and Alien Hunter, “Sex, Family, and the New Right”, Radical America (winter 1977-8); Sasha Gregory-Lewis, “The Neo-Right Political Apparatus”, Advocate (February 8, 1977); Sasha Gregory-Lewis, “Right Wing Finds New Organizing Tactic”, Advocate (June 23, 1977); Sasha Gregory-Lewis, “Unravelling the Anti-Gay Network”, Advocate (September 7, 1977); Andrew Kopkind, “America’s New Right”, New Times(September30,1977);

Rosalind Pollack Petchesky, “Anti-abortion, Anti-feminism, and the Rise of the New Right”, Feminist Studies 7.2 (summer 1981).

²⁷ Rhonda Brown, “Blueprint for a Moral America”, Nation (May 23, 1981).

²⁸ James Barr, Quatrefoil (New York: Greenberg, 1950), p. 310.

²⁹ Эта мысль была впервые высказана в Mary Mcintosh, “The Homosexual Role” Social Problems 16.2 (fall 1968); идея была развита в Jeffrey Weeks, Coming Out:

Homosexual Politics in Britain from the Nineteenth Century to the Present (New York: Quartet, 1977), and in Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit.; see also D’Emilio. Sexual Politics, Sexual Communities, op. cit.; and Gayle Rubin, “Introduction” to Renee Vivien, A Woman Appeared to Me (Weatherby Lake, MA:

Naiad Press, 1979).

³⁰ Bert Hansen, “The Historical Construction of Homosexuality”, Radical History Review 20 (Spring/Summer 1979).

³¹ Walkowitz, Prostitution and Victorian Society, op. cit.: and Walkowitz, “Male Vice and Female Virtue”, op. cit.

³² Michel Foucault, The History of Sexuality (New York: Pantheon, 1978).

³⁸ Весьма полезное обсуждение этих вопросов можно найти в Robert Padgug. “Sexual Matters: On Conceptualizing Sexuality in History *, Radical History Review 20 (spring/summer 1979).

529

Claude Levi-Strauss, “A Confrontation”, New Left Review 62 (July-August 1970). В этой дискуссии Леви-Стросс называет свою позицию “ кантианством без трансцендентного субъекта”.

35, Foucault, op. cit., p. П.

36 См. дебаты в: Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit., p. 9.

37 cm. Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit., p. 22.

38 См. например, “Pope Praises Couples for Self-Control”, San Francisco Chronicle (October 13, 1980): 5; “Pope Says Sexual Arousal Isn’t a Sin If It’s Ethical”, San Francisco Chronicle (November 6, 1980): 33; “Pope Condemns ‘Carnal Lust’ As Abuse of Human Freedom”, San Francisco Chronicle (January 15, 1981): 2; “Pope Again Hits Abortion, Birth Control”, San Francisco Chronicle (January 16, 1981):

13; and “Sexuality, Not Sex in Heaven”, San Francisco Chronicle (December 3, 1981): 50.

39 Susan Sontag, Styles of Radical Will (New York: Farrar, Strauss, & Giroux, 1969), p. 46.

⁴⁰ See Foucault, op. cit., pp. 106-7.

⁴¹ American Psychiatric Association, Diagnostic and Statistical Manual of Mental and Physical Disorders, 3rd edn (Washington, DC: American Psychiatric Association).

42 Рубин использует слово vanilla (ваниль), употребляемое в жаргонах девиантных сексуальных групп (С\М, фетишисты и т. п.) — и оттуда заимствуемое в общий сексуальный (и не только) сленг — для обозначения “нормального” секса. В компьютерном, музыкальном и т. д. сленге vanilla тоже может означать “обычный, заурядный”. — Прим. ред.

Alfred Kinsey, Wardell Pomeroy, and Clyde Martin, Sexual Behavior in the Human Male (Philadelphia: W.B. Saunders, 1948); Alfred Kinsey, Wardell Pomeroy, Clyde Martin, and Paul Gebhard, Sexual Behavior in the Human Female (Philadelphia:

W.B. Saunders, 1953).

John Gagnon and William Simon, Sexual Deviance (New York: Harper & Row, 1967);

John Gagnon and William Simon, The Sexual Scene (Chicago: Transaction Books, Aldine, 1970); John Gagnon, Human Sexualities (Glenview, Illinois: Scott, Foresman, 1977).

Havelock Ellis, Studies in the Psychology of Sex (two volumes) (New York: Random House, 1936).

Foucault, op. cit., p. 43.

Gilbert Herdt, Guardians of the Flutes (New York: McGraw-Hill, 1981); Raymond Kelly, “Witchcraft and Sexual Relations”, in Paula Brown and Georgeda Buchbinder, eds., Man and Woman in the New Guinea Highlands (Washington, DC: American Anthropological Association, 1976); Gayle Rubin, “Coconuts: Aspects of Male/Female Relationships in New Guinea”, unpublished ms., 1974; Gayle Rubin, review oiGuardians of the Flutes.Advocate (December 23,1982); J. Van Baal, Дета (The Hague: Nijhoff, 1966); F. E. Williams, Papuans of the Trails-Fly (Oxford:

Clarendon, 1936).

Caroline Bingham, “Seventeenth-Century Attitudes Toward Deviant Sex”, Journal of Interdisciplinary History (spring 1971): 465.

Stephen О. Murray, “The Institutional Elaboration of a Quasi-Ethnic Community”, ¹ international Review of Modern Sociology (July-December 1979).

⁵⁰ Для дальнейшего знакомства с этим вопросом см. Berube, “ Behind the Spectre o San Francisco”, op. cit.; Berube, “Marching to a Different Drummer”, op. cit D’Emilio, “Gay Politics, Gay Community”, op. cit.; D’Emilio, Sexual Politics Sexual Communities, op. cit.: Foucault, op. cit. Hansen, op. cit.; Katz, op. сit. Weeks, Coming Out, op. cit.; and Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit.

⁵¹ Walkowitz, Prostitution and Victorian Society, op. cit.

⁵² Полиция нравов также атакует все виды секс-бизнеса, будь то гей-бары, гей бани, книжные магазины “для взрослых”, производители и дистрибьюторы коммерческой эротики или свинг-клубы [клубы обмена сексуальными партнерами — Прим. ред.].

⁵³ Foucault, op. cit., p. 40.

⁵⁴ Karl Marx, in David McLellan, ed.. The Grundrisse (New York: Harper & Row, 1971) p. 94.

⁵⁵ dark Norton, “Sex in America”, Inquiry (October 5, 1981). Эта статья является превосходным дайджестом многих текущих законов о сексе и будет полезна каждому, кто интересуется проблематикой сексуальности.

^м Bessera et al., op. cit., pp. 165-7.

⁵⁷ Sarah Senefeld Beserra, Nancy M. Jewel, Melody West Matthews, and Elizabeth R. Gatov, eds., Sex Code of California (Public Education and Research Committee of California, 1973), pp. 163-8. Это более раннее издание Sex Code of California предшествовало статуту по взрослым 1976-го года и, естественно, даёт лучший обзор законов о содомии.

⁵⁸ Esther Newton, Mother Camp: Female Impersonators in America (Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice-Hall, 1972), p. 21, курсив оригинала.

°⁹ D’Emilio, Sexual Politics, Sexual Communities, op. cit., pp. 40-53, работа содержит великолепную дискуссию по поводу подавления геев в областях, которые мною упоминались. Динамика, которую Д’Эмилио описывает, однако, является приложимой, хотя и в несколько измененной форме, и к другим эротическим популяциям, и для других исторических периодов. Таким образом, специфическая модель сексуального угнетения должна быть несколько обобщена для того, чтобы ее можно было использовать, с необходимыми модификациями, для других сексуальных групп.

⁶⁰ Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit., p. 14. ⁸¹ Рубин использует жаргонное слово shrink. — Прим. ред.

⁶² Lysander Spooner, Vices Are Not Crimes: A Vindication of Moral Liberty (Cupertino, CA: Tanstaafl Press, 1977).

⁶³ Я взяла эту терминологию из весьма полезной дискуссии, изложенной в работе Weeks, Sex, Politics and Society, op. cit., pp. 14—15.

^M cm. Spooner, op. cit., pp. 25-9.Феминистский анти-порнографический дискурс уходит корнями в традицию оправдания попыток морального контроля при помощи обещаний, что такие действия защитят женщин и детей от насилия.

^e5 “Pope’s Talk on Sexual Spontaneity”, San Francisco Chronicle (November 13,1980). 8; см. также примечание 37. Джулия Пенелоуп утверждает, что “мы не нуждаемся ни в чем, что заявляет о себе как о “чисто сексуальном”, и что “фантазия, как аспект сексуальности, возможно, является фаллоцентрической потребностью, от которой мы еще не освободились” (из работы “And Now For the Really Hard Questions”, Sinister Wisdom 15 (fall 1980): 103).

531

См. в особенности Walkowitz, Prostitution and Victorian Society, op. cit., and Weeks, Sex. Politics and Society, op. cit.

Moral Majority Report (July 1983). Я обязана Аллану Берубе, привлекшему мое внимание к этой картинке.

Цит. по Larry Bush, “Capitol Report”, Advocate (December 8, 1983): 60.

Цит. по Н. Montgomery Hyde, A History of Pornography (New York: Dell, 1965), p. 31.

См., например, работу Laura Lederer, ed.. Take Back the Night (New York: William Morrow, 1980); Andrea Dworkin, Pornography (New York: Perigee, 1981). Кроме этого, отличными источниками по данной теме являются Newspage of San Francisco’s Women Against Violence in Pornography и Newsreport of New York Women Against Pornography.

Kathleen Barry, Female Sexual Slavery (Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice-Hall, 1979); Janice Raymond, The Transsexual Empire (Boston: Beacon, 1979);

Kathleen Barry, “Sadomasochism: The New Backlash to Feminism”, Trivia 1 (fall 1982); Robin Ruth Linden, DarleneR.Pagano. Diana E. H.Russell, and Susan Leigh Starr, eds., Against Sadomasochism (East Palo Alto, CA: Frog in the Well, 1982);

and Florence Rush, The Best Kept Secret (New York: McGraw-Hill, 1980).

Sally Gearhart, “An Open Letter to the Voters in District 5 and San Francisco’s Gay Community ”, 1979; Adrienne Rich, Ore Lies, Secrets, and Silence (New York: W.W. Norton. 1979), p. 225. (“С другой стороны, существует и гомосексуальная патриархальная культура, культура, созданная мужчинами-гомосексуалистами и отражающая такие мужские стереотипы, как доминирование и подчинение в качестве единственно возможных моделей взаимоотношений, как отделение секса от эмоциональной вовлеченности — культура, зараженная ненавистью к женщинам. Мужская “гей”-культура открыла для лесбиянок имитацию ролевых стереотипов “буч” и “фам” [см. сноску 75 — Прим. ред.], “активный” и “пассивный”, культуру “съема” партнера, садомазохизм и насильственный, жестокий, само-разрушающий мир “гей”-баров”); Judith Pasternak, “The Strangest Bedfellows: Lesbian Feminism and the Sexual Revolution”, WomanNews (October 1983); Adrienne Rich, “Compulsory Heterosexuality and Lesbian Existence”, in Ann Snitow, Christine Stansell, and Sharon Thompson, eds.. Powers of Desire: The Politics of Sexuality (New York: Monthly Review Press, 1983).

Julia Penlope, op. cit.

Sheila Jeffreys, “The Spinster and Her Enemies: Sexuality and the Last Wave of Feminism”, Scarlet Woman 13.2 (July 1981): 26; дальнейшее развитие этой тенденции можно проследить в: Judith Pasternak, op. cit.

“Буч” (butch) — лесбиянка, придерживающаяся “про-мужского” имиджа, “фам” (femme) — “про-женского”. — Прим. ред.

Pat Califia, “Feminism vs. Sex: A New Conservative Wave”, Advocate (February 21, 1980); Pat Califia, “Among Us, Against Us — The New Puritans”, Advocate (April 17,1980); Pat Califia, “The Great Kiddy Pom Scare of 77 and Its Aftermath”, °P. cit.; Califia, “A Thorny Issue Splits a Movement”, op. cit.; Pat Calif i&,Sapphistry (Tallahassee, Florida: Naiad, 1980); Pat Califia, “What Is Gay Liberation”, Advocate (June 25, 1981); Pat Califia, “Feminism and Sadomasochism”, Co-Evolution Quarterly 33 (spring 1981); Pat Califia, “Response to Dorchen Leidholdt”, New ^w‘omen’s Times (October 1982); Pat Califia, “Public Sex”, Advocate (September ЗД, 1982); Pat Califia, “Doing It Together: Gay Men, Lesbians, and Sex”, Advocate (July 7,1983); Pat Califia, “Gender-Bending”, Ad vacate (September 15,1983); Pat

Califia, “The Sex Industry”, Advocate (October 13, 1983); Deirdre English, Amber Hollibaugh, andGayle Rubin, “ Talking Sex ”, Socialist Review ( July-August 1981); “Sex Issue”, Heresies 12 (1981); Amber Hollibaugh, “The Erotophobic Voice of Women: Building a Movement for the Nineteenth Century”, New York Native (September 26-October 9, 1983); Maxine Holz, “Pom: Turn On or Put Down, Some Thoughts on Sexuality”, Processed World 7 (spring 1983); Barbara O’Dair, “Sex, Love, and Desire: Feminists Struggle Over the Portrayal of Sex ”, Alternative Media (spring 1983); Lisa Orlando, “Bad Girls and ‘Good’ Politics”, Village Voice, Literary Supplement (December 1982); Joanna Russ, “Being Against Pornography”, Thirteenth Moon, vol. VI, nos I and 2 (1982); Samois, What Color Is Your Handkerchief (‘Berkeley: Samois, 1979); Samois, Coming to Power (Boston: Alyson, 1982); Deborah Sundahl, “Stripping For a Living”, Advocate (October 13, 1983); Nancy Wechsler, “Interview with Pat Califia and Gayle Rubin”, part I, Gay Community News (July 18, 1981), and part II, Gay Community News (August 15, 1981); Ellen ‘WiUis, Beginning to See the Light (New York: Knopf, 1981); прекрасный обзор истории идеологических изменений в феминизме, которые повлияли на дебаты о сексе, можно найти в: Alice Echols, “Cultural Feminism: Feminist Capitalism and the Anti-Pornography Movement” .Social Text 7 (spring and summer 1983).

⁷⁷ Lisa Orlando, “ Lust at Last! Spandex Invades the Academy”, Cay Community News (May 15,1982); Ellen Willis, “Who Is a Feminist? An Open Letter to Robin Morgan”, Village Voice, Literary Supplement (December 1982).

⁷⁸ Ellen Willis, Beginning to See the Light, op. cit., p. 146. Я благодарна Жан Бергман за то, что она обратила мое внимание на эту цитату.

⁷⁹ См., например, Jessica Benjamin, “Master and Slave: The Fantasy of Erotic Domination”, in Snitowetal., op. cit., p. 297; and В. Ruby Rich, review of Powers of Desire.in These Times, (November 16-22, 1983).

⁸⁰ В. Ruby Rich, op. cit., p. 76.

⁸¹ Samois, What Color Is Your Handkerchief, op. cit.; Samois, Coming To Power, op. cit.; Pat Califia, “Feminism and Sadomasochism”, op. cit.; Pat Califia, Sapphistry, op. cit.

⁸² Lisa Orlando, “Power Plays: Coming To Terms With Lesbian S/M”, Village Voice (July 26,1983); Elizabeth Wilson, “The Context of ‘Between Pleasure and Danger’:

The Barnard Conference on Sexuality”, Feminist Review 13 (spring 1983), especially pp.35-41.

⁸⁸ Taylor и. State, 214 Md. 156, 165. 133 A. 2d 414, 418. ⁸⁴ Bessera, Jewel, Matthew, and Gatov, op. cit., pp. 163-5. См. сноску 55.

⁸⁵ “Marine and Mom Guilty of Incest”, San Francisco Chronicle (November 16,1979):

16.

⁸⁶ Norton, op. cit., p. 18.

⁸⁷ People v. Samuels. 250 Cal. App. 2d 501, 513, 58 Cal. Rptr. 439, 447 (1967).

⁸⁸ People u. Samuels. 250 Cal. App. 2d. at 513-514, 58 Cal. Rptr. at 447.

⁸⁹ Mariana Valverde, “Feminism Meets Fist-Fucking: Getting Lost in Lesbian S&M”, Body Politic (February 1980); Wilson, op. cit., p. 38.

”°  Benjamin, op. cit. p. 292, но см. также pp. 286, 291-7. ⁹¹ Barbara Ehrenreich, “What Is This Thing Called Sex”, Nation (September 24, 1983):

247.

533

Gayle Rubin, “The Traffic in Women”, in Rayna R. Reiter, ed.. Toward an Anthropology of Women (New York: Monthly Review Press, 1975), p. 159.

Rubin, “The Traffic in Women”, op. cit., p. 166. Foucault, op. cit., p. 106.

Catherine MacKinnon, “Feminism, Marxism, Method and the State: An Agenda for Theory”, Signs 7.3 (spring 1982): 515-16.

Catherine MacKinnon, “Feminism, Marxism, Method, and the State: Toward Feminist Jurisprudence”, Signs 8.4 (summer 1983): 635.

Colette, The Ripening Seed, translated and cited in Hannah Alderfer, Beth Jaker, and Marybeth Nelson, Diary of a Conference on Sexuality (New York: Faculty Press, 1982), p. 72.

John Lauritsen and David Thorstad, The Early Homosexual Rights Movement in Germany (New York: Times Change Press, 1974).

D’Emilio, Sexual Politics, Sexual Communities, op.cit.; Berube “Behind the Spectre of San Francisco”, op. cit.; Berube, “Marching to a Different Drummer”, op. cit.